Самое неприятное во всем этом эксперименте заключается в том, что я очень, очень хороший сортировщик. С момента, как я спросила себя, что бы сделал на моем месте Кай, я уже не оглядываюсь назад. В течение всего времени эксперимента я отмечаю скорость движений, ловкость и выносливость людей. Вижу тех, кто работает как будто медленно, но они спокойны, уравновешенны и делают больше, чем можно подумать. Вижу быстрых, проворных, ловких и умелых. Эти работают лучше всех. Вижу и тех, кто в полном изнеможении почти не может продолжать работу. Вижу красные руки, почти скрытые густым паром, и блестящий, серебристый поток контейнеров, которые из грязных становятся чистыми.

Но не вижу людей. Не вижу лиц.

Когда три часа подходят к концу, сортировка закончена, и я знаю, что она сделана хорошо. Знаю, что отобрала по номерам лучших рабочих в группе.

Но не могу устоять и смотрю на номер самого среднего рабочего, который расположен строго посередине между номерами наилучшего и наихудшего рабочих.

Поднимаю глаза. Это номер Кая.

Мне хочется и смеяться, и плакать. Будто он послал мне сообщение. Никто не умеет это делать лучше, чем он. Никто не обладает его искусством всегда и везде держаться в самой середине. Несколько секунд позволяю себе смотреть на мальчика в синей форме, с темными волосами. Инстинкт подсказывает мне поместить его в группу более эффективных рабочих, к которым, я знаю, он на самом деле принадлежит. Это та группа, которая будет переведена на новую работу. Их могут не оставить в Сити, но, по крайней мере, он не будет здесь похоронен навсегда. Однако, похоже, я не смогу этого сделать. Чем станет моя жизнь без него?

Позволяю себе представить, как спрыгну с этой лестницы, подбегу и прижмусь к Каю посреди всего этого пекла и гвалта. Потом я воображаю нечто еще более прекрасное. Будто я спускаюсь, беру его за руку и веду из этого ада туда, где свет и воздух. Я могла бы это сделать. Если я помещу его в группу более эффективных рабочих, ему больше не придется здесь работать. Его жизнь станет лучше, и это я изменю его жизнь к лучшему. И внезапно это желание — желание помочь ему — становится сильнее эгоистического желания оставить его здесь, поближе к себе.

Потом я думаю о мальчике из истории, которую он дал мне прочесть. О мальчике, который сделал все, чтобы выжить. Что сказал бы инстинкт этого мальчика?

Он захотел бы остаться в низшей группе.

— Почти закончили? — спрашивает меня чиновница. Она ждет на ступенях, на несколько шагов ниже. Я киваю. Она поднимается ко мне, и я переставляю ниже один из номеров, близких к середине. Она не знает, что при этом я смотрю на Кая.

Она стоит около меня, глядя на номер, а потом на спину рабочего внизу.

— Средних рабочих всегда труднее всего сортировать, — говорит она с симпатией в голосе. — Не знаешь, как лучше поступить.

Я киваю, но она еще не договорила.

— Чернорабочие, такие, как эти, редко доживают до восьмидесяти, — говорит она, понизив голос. — Знаете, многие из них имеют статус «Отклонение от нормы». Общество не очень-то заботится о том, чтобы они жили долго. Многие рано умирают. Не кошмарно рано, конечно. Не так, как умирали до нашего Общества или как в Отдаленных провинциях. В шестьдесят-семьдесят лет. Вредные условия работы в Департаменте питания достаточно опасны, несмотря на принимаемые нами меры.

— Но... — Ужас на моем лице не удивляет ее, и я понимаю, что ее слова — тоже часть теста. Выдать новый, неизвестный вам фактор, зная, что работа уже практически вами сделана. Странно. Что здесь происходит? Почему так высоки ставки для теста на сортировку?

Происходит нечто большее, чем я, и большее, чем и Кай.

— Естественно, эта информация конфиденциальна, — предупреждает она и смотрит на свой датапод.