Он выкрикивает мое имя: «Кассия!»

И в этом единственном слове я слышу все. Что он любит меня. Что ему страшно. И еще я слышу в этом крике — прощай. Он хотел сказать это вчера на холме. Он знал. Он едет не просто на место новой работы, он уезжает туда, откуда не надеется вернуться.

Я слышу мягкие шаги по траве позади меня и твердые по металлу — впереди. Оглядываюсь и вижу офицера, который спешит ко мне, а впереди — чиновника, сбегающего с металлических ступеней. Аида больше не кричит. Теперь они хотят остановить меня, как они утихомирили ее.

Я не могу до него добраться. Не так. Я не могу оттолкнуть офицера от ступеней. У меня не хватит силы, чтобы бороться с ними, и скорости, чтобы убежать от них.

«Покорно в ночь навек не уходи».

Эти слова... Может быть, Кай произнес их сейчас, и они вошли в мое сознание, или просто они всегда со мной, или дедушка пустил эти крылатые, как ангелы, слова ниоткуда — на ветер, в эту почти ночную мглу, нам обоим.

Я поворачиваю к торцу платформы, бегу по цементу. Кай видит, что я делаю, и всем телом кидается ко мне, завоевав только одну секунду свободы, прежде чем его схватили.

Но этого достаточно.

В тот момент, когда он перегибается через край освещенной платформы, я вижу то, что стремилась увидеть, — его глаза, полные жизни и огня. И я знаю, что он не оставит борьбу. Даже если это будет только тихое внутреннее сопротивление, которое не всегда заметно. И я тоже не оставлю борьбу.

Окрики чиновников и гул приближающегося поезда заглушат мои слова. Кай не услышит ни слова. И тогда, среди всего этого шума, я указываю рукой на небо. Я надеюсь, он понимает, что я имею в виду, потому что я имею в виду очень многое: мое сердце всегда будет лететь за ним, я «не уйду покорно», я найду способ и полечу, как ангелы из сказок, и отыщу его.

И я знаю: он понимает, когда смотрит прямо на меня, в мои глаза. Его губы беззвучно шевелятся, но я знаю, что он говорит: слова стихотворения, которое во всем мире знают только двое. В глазах слезы, но я их смахиваю. Потому что, если есть момент в моей жизни, когда взгляд должен быть ясным, то этот момент настал.

Офицер подбегает ко мне первым, хватает за руку и тянет назад.

— Оставьте ее, — говорит мой отец. Даже не представляла, что он может так быстро прибежать. — Она ничего не сделала.

Мама и Брэм спешат по траве в нашу сторону. За ними — Ксандер и его семья.

— Она вызвала беспорядок, — хмуро произносит офицер.

— Конечно, вызвала, — отвечает отец. — Они хватают и увозят друга ее детства почти ночью. Его мать кричит. Что происходит?

Я слышу, как громко говорит отец, задавая свои вопросы, и бросаю взгляд на маму, чтобы понять, что она чувствует. И вижу, что она гордится им.

К моему удивлению, отец Ксандера тоже вступает в разговор:

— Куда они увозят мальчика?

Чиновник в белой форме объясняет, кратко и формально. Голос звучит громко, так что слышно всем собравшимся:

— Приношу извинения за прерванный сон. Этот молодой человек переведен на другое место работы. Мы пришли, чтобы его транспортировать. Поскольку его место работы за пределами Провинции Ориа, его мать взволнована и расстроена.

Но почему столько офицеров? Почему столько официальных лиц? И зачем наручники? В объяснении чиновника нет смысла, но после короткой паузы все кивают, принимая его. Кроме Ксандера. Он открывает рот, намереваясь что-то сказать, но, взглянув на меня, закрывает его.

Весь адреналин, погнавший меня за Каем, улетучивается, и ужасная реальность глубоко ранит меня. Куда бы Кая ни отправили, это случилось из-за меня. Из-за моей сортировки или из-за моего поцелуя. В любом случае — это моя вина.