Вся моя работа могла бы оказаться бесполезной. Теперь я хотя бы смогу увидеть, какой окончательный выбор вы сделаете, зная, что произошло.
Гнев с такой силой переполняет все мое существо, что я не могу ни думать, ни говорить. «Интересно было бы посмотреть, каков будет финал и совпадет ли он с нашими прогнозами».
Все было спланировано с самого начала. Абсолютно все.
— К сожалению, мои способности и опыт в настоящее время востребованы для другого дела. — Она проводит рукой по датаподу, лежащему перед ней. — У нас просто нет времени следить дальше за развитием ситуации, поэтому мы не можем допустить ее продолжения.
— Зачем вы мне все это рассказываете? — спрашиваю я. — Для чего мне нужно знать каждую деталь?
Кажется, она удивлена:
— Потому что мы заботимся о вас, Кассия. Не более и не менее, чем мы заботимся обо всех гражданах. Как субъект эксперимента вы имеете право знать все обстоятельства дела. И еще вы имеете право выбора, который, мы знаем, вы сделаете немедленно, без дальнейших проволочек.
Это так смешно, смысл, который она вкладывает в слово «выбор», так неумышленно истеричен, что я бы рассмеялась, если бы не опасение, что мой смех будет звучать как плач.
— Вы рассказали Ксандеру?
У нее обиженный вид.
— Конечно нет. Он остается вашей парой. Чтобы не выпустить эксперимент из-под контроля, он должен был остаться в неведении. Он не знает ничего.
«Кроме того, что я сказала ему», — думаю я и отмечаю про себя, что она этого не знает.
Есть вещи, которых она не знает. Уяснив это, я чувствую, будто что-то из безвозвратно утерянного возвращается ко мне. Падая на мой гнев, эта уверенность превращает его во что-то чистое и ясное. И одна из вещей, о которых она не знает ничего, — это любовь.
— Кай — это другое дело, — говорит она. — Ему мы сказали. Мы сделали вид, что предупреждаем его, но, конечно, надеялись, что даем ему стимул быть с вами. И это прекрасно сработало. — Она самодовольно улыбается, потому что считает, что я не знаю этой части истории. Но я, конечно, знаю.
— Итак, вы все это время за нами наблюдали, — говорю я.
— Не все время, — отвечает она, — но наших наблюдений было достаточно, чтобы получить представление о ваших отношениях. Например, мы не имели возможности наблюдать ваши взаимодействия на Большом холме и даже на маленьком холме. Офицер Картер пока имеет юридические полномочия над этой областью и не выносит нашего присутствия там.
Я жду ее вопроса и знаю, что она его задаст. Хотя она думает, что ей известна модель поведения в таких обстоятельствах, какая-то часть ее хочет знать больше.
— Итак, что произошло между вами и Каем? — спрашивает она.
Она не знает о поцелуе. Значит, его выслали не за это. Тот момент на вершине холма пока наш — Кая и мой. Наш. Никто не коснулся его, кроме нас двоих. Вот то, что я возьму с собой, когда двинусь вперед. Поцелуй, и стихотворение, и слова «Я люблю тебя», которые мы сказали и написали друг другу.
— Если вы скажете мне, я смогу помочь вам. Я могу рекомендовать вас на хорошую работу в Сити. Вы сможете остаться здесь, а не ехать с семьей в сельскохозяйственные районы. — Она наклоняется ближе: — Скажите, что произошло.
Я отворачиваюсь. Независимо ни от чего ее предложение заманчиво. Мне немного страшно покидать Ориа. Не хочется уезжать от Ксандера, от Эми, от тех мест, которые хранят столько воспоминаний о дедушке. Но больше всего жалко уезжать из Сити и нашего городка, потому что здесь я нашла и полюбила Кая.
Но его здесь больше нет, и я должна найти его где-то еще.
Дилемма узников. Где-то Кай продолжает верить в меня, и я могу сделать то же для него. Я не брошу его.
— Нет, — говорю я четко. |