— Все идет нормально, — замечает дедушка, протягивая пробирку отцу. — У меня идеальная смерть.

При этих словах отец вздрагивает, и судорога боли пробегает по его лицу. Я знаю: он, как и я, предпочел бы, чтобы дед не употреблял этого слова, но все мы понимаем, что сегодня деда поправлять нельзя. Выражение боли делает лицо отца моложе, на мгновение оно кажется почти детским. Возможно, он вспоминает сейчас смерть своей матери, такую невозможную для нашего времени, так не похожую на сегодняшний Прощальный банкет.

С завтрашнего дня он перестанет быть чьим-то ребенком.

Невольно мне приходит на ум смерть убитого сына Макхэмов. Без торжественной обстановки. Без консервации тканей. Без прощания. «Это вряд ли повторится когда-нибудь, — напоминаю я себе. — Вероятность того, что это случится, — одна на миллион».

— Мы приготовили для тебя подарки, — говорит Брэм дедушке. — Можно вручить их тебе сейчас?

— Брэм, — говорит папа укоризненно. — Может быть, дедушка захочет сначала, перед приходом гостей, просмотреть микрокарту.

— Да, я хочу этого, — замечает дедушка. — Хочу, чтобы моя жизнь прошла у меня перед глазами. И я хочу есть.

— А что ты выбрал? — жадно спрашивает Брэм. И дедушке, и его гостям подают одни и те же блюда, но существует нерушимое правило: все мы едим со своих подносов, а он ест только то, что лежит на его тарелке. Делиться едой нельзя.

— Все десерты, — говорит дед с усмешкой, — торты, пудинг, печенье. И что-то еще. Но прежде, Брэм, покажи мне свой подарок.

Брэм сияет:

— Закрой глаза.

Дед повинуется и протягивает руку. Брэм осторожно кладет камень на его ладонь. Несколько темных кусочков земли падают на одеяло. Мама делает движение, чтобы стряхнуть их, но в последнюю секунду убирает руку и улыбается — дед не считает землю грязью.

— Камень, — говорит дедушка, открывая глаза и улыбаясь Брэму. — Мне кажется, я знаю, где ты его нашел. Дедушка ощупывает камень. — Кто следующий? — спрашивает он почти весело.

— Я хотел бы отдать свой подарок позднее, когда мы будем прощаться, — спокойно говорит отец.

— Тогда у меня будет слишком мало времени, чтобы порадоваться ему, — поддразнивает его дедушка.

Внезапно вспоминаю про свое письмо — не хочу, чтобы он читал его вслух, — и говорю:

— Я тоже потом.

Раздается стук в дверь. Это кто-то из дедушкиных друзей. Через минуту они все соберутся здесь, и тогда появится персонал с любимыми дедушкиными десертами — его последней едой, — а потом с подносами, уставленными закусками, для его гостей.

Дед приподнимает салфетку со своей тарелки, и божественный запах запеченных фруктов наполняет комнату.

— Я вспомнил, что тебе тоже нравится пай, — произносит дедушка, глядя на меня. Он имеет в виду мое вчерашнее посещение. Я улыбаюсь ему. По его знаку я поднимаю салфетки с подносов для гостей, и мы все принимаемся за еду. Сначала я кладу кушанье всем на тарелки, потом беру и себе кусок слоеного пая: теплый, душистый, с множеством фруктов. Подношу вилку ко рту.

Неужели смерть всегда такая вкусная?

Гости кладут вилки, вздыхают с выражением чувства полного насыщения и вступают в беседу с дедушкой, который теперь лежит, откинувшись на гору мягких белых подушек. А Брэм продолжает есть, запихивая в рот по куску от всех кушаний, лежащих на подносах. Дедушка, изумленно улыбаясь, следит за ним с другого конца комнаты.

— Как вкусно! — говорит Брэм, озираясь, со ртом, полным пая, и дедушка уже открыто смеется таким добрым смехом, что я тоже улыбаюсь и опускаю руку.