Что дедушка оставил мне?

Тяжесть этой тайны на моей ладони, и я ее открываю.

Я была права: слова написаны давно. И хотя я не узнаю шрифта, я узнаю формат.

Дедушка оставил мне стихи.

Ну, конечно. Моя прабабушка. Сто стихотворений. Мне не надо заглядывать в школьный порт, чтобы понять: это стихотворение — не одно из них. Она сильно рисковала, спрятав этот листок, а дедушка и бабушка рисковали, сохраняя его. Какое стихотворение стоит того, чтобы из-за него потерять все?

Уже первая строка привлекает мое внимание. Глаза наполняются слезами. Не знаю почему, но она потрясает меня так, как ничто раньше не потрясало.

Покорно в ночь навек не уходи.

Продолжаю читать и, хотя не все слова ясны для меня, понимаю, что оно должно было значить для дедушки.

Покорно в ночь навек не уходи,

Борись, борись, чтоб день не угасал,

Чтоб молниям не дать остыть в груди.

Но, по мере того как я читаю, я начинаю понимать, что оно значит для меня.

Уставшего от жизни не буди.

Пусть он мудрец — иссяк его запал.

Но ты покорно в ночь не уходи [1].

В моей груди пока нет молний. Не высекают молний и мои слова. Дедушка сказал мне об этом перед смертью, прочитав мое письмо, написанное чужими словами. Ничто из того, что я до сих пор написала или сделала, не изменило ничего в этом мире. Но сейчас я понимаю смысл слов «бороться» и «уходить покорно».

Читаю все стихотворение до конца. Глотаю его, выпиваю его до дна. Читаю о неистовой борьбе, ярком свете и молниях, и, хотя понимаю не все — язык слишком устарел, — понимаю достаточно. Понимаю, почему дедушка любил это стихотворение. Теперь и я его люблю. Целиком. И молнии, и свет, и борьбу.

Под текстом стихотворения — имя автора: Дилан Томас (1914-1953).

На обратной стороне листка — другое стихотворение. Оно называется «Пересекая отмель», и его автор жил еще раньше, чем Дилан Томас: лорд Альфред Теннисон (1809-1892).

«Так давно», — думаю я. Так давно они жили и умерли. И они, как и дедушка, никогда не вернутся назад.

Жадно читаю и второе стихотворение. Вчитываюсь в слова обоих стихотворений снова и снова, несколько раз, пока не слышу громкий треск ветки или палки рядом со мной. Быстро складываю листок и прячу его. Я слишком задержалась. Надо идти, чтобы наверстать время, которое я потеряла.

Надо бежать.

Стараюсь не задерживаться, хотя бежать сквозь ветки вверх, к вершине, тяжело. Слова стихотворения Томаса такие яростные, такие красивые, повторяю их про себя на бегу. Снова и снова думаю: покорно не уходи, покорно не уходи, покорно не уходи. И уже почти на вершине истина осеняет меня: вот почему они не включили это стихотворение в число избранных.

Оно учит бороться.

Еще одна ветка стегает меня по лицу во время бега, и я вырываюсь на открытое пространство. Озираюсь в поисках инструктора. Его не видно, но кто-то уже сидит на самой вершине. Кай Макхэм.

К моему удивлению, на вершине мы с ним одни. Ни инструктора. Ни одного участника.

Никогда раньше я не видела его таким спокойным и счастливым. Он сидит, опершись на локти и откинувшись назад, лицо обращено к солнцу, глаза закрыты. Он выглядит беспечным и непохожим на себя. И я понимаю, что он всегда взглядом держит людей на расстоянии. Когда он слышит меня, то открывает глаза, и я ловлю в них проблеск искренности, но после снова вижу только то, что он хочет, чтобы я видела.

Из-за деревьев выходит инструктор и останавливается около меня. Он ходит тихо, и я опасаюсь, не видел ли он меня за деревьями немного раньше.