|
– Нимало: не все равно играть, что там, что у Ивлевых? Оно правда, совестно немного обыгрывать старух: Анна Васильевна бьет карты своего партнера сослепа, а Надежда Васильевна вслух говорит, с чего пойдет. – Не беспокойся, не оберешь по пяти копеек. У обеих старух до шестидесяти тысяч дохода. – Знаю, и это все Софье Николаевне достанется? – Ей: она родная племянница. Да когда еще достанется! Они скупы, переживут ее. – У отца ведь, кажется, немного… – Нет, все спустил. – Да куда он тратит? В карты почти не играет. – Как куда? А женщины? А эта беготня, petits soupers , весь этот train ? Зимой в пять тысяч сервиз подарил на вечер Armance, а она его-то и забыла пригласить к ужину… – Да, да слышал. За что? Что он у ней там делает?… Оба засмеялись. – От мужа у Софьи Николаевны, кажется, тоже немного осталось! – Нет, тысяч семь дохода; это ее карманные деньги. А то все от теток. Но пора! – сказал Райский. – Мне хочется до обеда еще по Невскому пройтись. Аянов и Райский пошли по улице, кивая, раскланиваясь и пожимая руки направо и налево. – Долго ты нынче просидишь у Беловодовой? – Пока не выгонит – как обыкновенно. А что, скучно? – Нет, я думал, поспею ли я к Ивлевым? Мне скучно не бывает… – Счастливый человек! – с завистью сказал Райский. – Если б не было на свете скуки! Мо-жет ли быть лютее бича? – Молчи, пожалуйста! – с суеверным страхом остановил его Аянов, – еще накличешь что-нибудь! А у меня один геморрой чего-нибудь да стоит! Доктора только и знают, что вон отсюда шлют: далась им эта сидячая жизнь – все беды в ней видят! Да воздух еще: чего лучше этого воздуха? – Он с удовольствием нюхнул воздух. – Я теперь выбрал подобрее эскулапа: тот хочет летом кислым молоком лечить меня: у меня ведь закрытый… ты знаешь? Так ты от скуки хо-дишь к своей кузине? – Какой вопрос: разумеется! Разве ты не от скуки садишься за карты? Все от скуки спаса-ются, как от чумы. – Какое же ты жалкое лекарство выбрал от скуки – переливать из пустого в порожнее с женщиной: каждый день одно и то же! – А в картах разве не одно и то же? А вот ты прячешься в них от скуки… – Ну, нет, не одно и то же: какой-то англичанин вывел комбинацию, что одна и та же сдача карт может повториться лет в тысячу только… А шансы? А характеры игроков, манера каждого, ошибки?.. Не одно и то же! А вот с женщиной биться зиму и весну! Сегодня, завтра… вот этого я не понимаю! – – Ты не понимаешь красоты: что же делать с этим? Другой не понимает музыки, третий живописи: это неразвитость своего рода… – Да, именно – своего рода. Вон у меня в отделении служил помощником Иван Петрович: тот ни одной чиновнице, ни одной горничной проходу не дает, то есть красивой, конечно. Всем говорит любезности, подносит конфекты, букеты: он развит, что ли? – – Оставим этот разговор, – сказал Райский, – а то опять оба на стену полезем, чуть не до драки. Я не понимаю твоих карт, и ты вправе назвать меня невеждой. Не суйся же и ты судить и рядить о красоте. Всякий по-своему наслаждается и картиной, и статуей, и живой красотой жен-щины: твой Иван Петрович так, я иначе, а ты никак, – ну, и при тебе! – Ты играешь с женщинами, как я вижу, – сказал Аянов. – Ну, играю, и что же? Ты тоже играешь и обыгрываешь почти всегда, а я всегда проигры-ваю… Что же тут дурного? – Да. Софья Николаевна красавица, да еще богатая невеста: женись, и конец всему. – Да – и конец всему, и начало скуке! – задумчиво повторил Райский. – А я не хочу конца! Успокойся, за меня бы ее и не отдали! – Тогда, по-моему, и ходить незачем. |
