|
. – Мало. Не знаю, что у нее кроется под этим спокойствием, не знаю ее прошлого и не уга-дываю ее будущего. Женщина она или кукла, живет или подделывается под жизнь? И это мучит меня… Вон, смотри, – продолжал Райский, – видишь эту женщину? – Ту толстую, что лезет с узлом на извозчика? – Да, и вот эту, что глядит из окна кареты? И вон ту, что заворачивает из-за угла навстречу нам? – Ну, так что же? – Ты на их лицах мельком прочтешь какую-нибудь заботу, или тоску, или радость, или мысль, признак воли: ну, словом, – движение, жизнь. Немного нужно, чтоб подобрать ключ и сказать, что тут семья и дети, значит, было прошлое, а там глядит страсть или живой след симпа-тии, – значит, есть настоящее, а здесь на молодом лице играют надежды, просятся наружу жела-ния и пророчат беспокойное будущее… – Ну? – Ну, везде что-то живое, подвижное, требующее жизни и отзывающееся на нее… А там ничего этого нет, ничего, хоть шаром покати! Даже нет апатии, скуки, чтоб можно было сказать: была жизнь и убита – ничего! Сияет и блестит, ничего не просит и ничего не отдает! И я ничего не знаю! А ты удивляешься, что я бьюсь? – Давно бы сказал мне это, и я удивляться перестал бы, потому что я сам такой, – сказал Аянов, вдруг останавливаясь. – Ходи ко мне, вместо нее… – Ты? – Да – я! – Что же ты, красотой блистаешь?.. – Блистаю спокойствием и наслаждаюсь этим; и она тоже… Что тебе за дело?.. – До тебя – никакого, а она – красота, красота! – Женись, а не хочешь или нельзя, так оставь, займись делом… – Ты прежде заведи дело, в которое мог бы броситься живой ум, гнушающийся мертвечи-ны, и страстная душа, и укажи, как положить силы во что-нибудь, что стоит борьбы, – а с своими картами, визитами, раутами и службой – убирайся к черту! – У тебя беспокойная натура, – сказал Аянов, – не было строгой руки и тяжелой школы – вот ты и куролесишь… Помнишь, ты рассказывал, когда твоя Наташа была жива… Райский вдруг остановился и, с грустью на лице, схватил своего спутника за руку. – Наташа! – повторил он тихо, – это единственный, тяжелый камень у меня на душе – не мешай память о ней в эти мои впечатления и мимолетные увлечения… Он вздохнул, и они молча дошли до Владимирской церкви, свернули в переулок и вошли в подъезд барского дома. II Райский с год только перед этим познакомился с Софьей Николаевной Беловодовой, вдо-вой на двадцать пятом году, после недолгого замужества с Беловодовым, служившим по дипло-матической части. Она была из старинного богатого дом Пахотиных. Матери она лишилась еще до замужества, и батюшка ее, состоявший в полном распоряжении супруги, почувствовав себя на свободе, вдруг спохватился, что молодость его рано захвачена была женитьбой и что он не успел пожить и пожуировать. Он повел было жизнь холостяка, пересиливал годы и природу, но не пересилил и только смотрел, как ели и пили другие, а у него желудок не варил. Но он уже успел нанести смертельный удар своему состоянию. У него, взамен наслаждений, которыми он пользоваться не мог, явилось старческое тщеславие иметь вид шалуна, и он стал вознаграждать себя за верность в супружестве сумасбродными связями, на которые быстро ушли все наличные деньги, брильянты жены, наконец и большая часть приданого дочери. На недвижимое имение, и без того заложенное им еще до женитьбы, наросли значительные долги. Когда источники иссякли, он изредка, в год раз, иногда два, сделает дорогую шалость, ку-пит брильянты какой-нибудь Armance, экипаж, сервиз, ездит к ней недели три, провожает в те-атр, делает ей ужины, сзывает молодежь, а потом опять смолкает до следующих денег. Николай Васильевич Пахотин был очень красивый сановитый старик, с мягкими, почтен-ными сединами. |
