|
То захватит он две струны разом. то рука дрожит от слабости: – нет! Когда же Васюков играет – точно по маслу рука ходит. Две недели прошло, а он забудет то тот, то другой палец. Ученики бранятся. – Ну вас к черту! – говорит первый ученик. – Тут серьезным делом заниматься надо, а они пилят! Райский бросил скрипку и стал просить опекуна учить его на фортепиано. «На фортепиано легче, скорей», – думал он. Тот нанял ему немца, но, однако ж, решился поговорить с ним серьезно. – Послушай, Борис, – начал он, – к чему ты готовишь себя, я давно хотел спросить тебя? Райский не понял вопроса и молчал. – Тебе шестнадцатый год, – продолжал опекун, – пора о деле подумать, а ты до сих пор, как я вижу, еще не подумал, по какой части пойдешь в университете и в службе. По военной трудно: у тебя небольшое состояние, а служить ты по своей фамилии должен в гвардии. Райский молчал и смотрел в окно, как петухи дерутся, как свинья роется в навозе, как кошка подкрадывается к голубю. – Я тебе о деле, а ты вон куда глядишь! К чему ты готовишься? – Я, дядюшка, готовлюсь в артисты. – Что-о? – Художником быть хочу, – подтвердил Райский. – Черт знает. что выдумал! Кто ж тебя пустит? Ты знаешь ли, что такое артист? – спросил он. Райский молчал. – Артист – это такой человек, который или денег у тебя займет, или навеет такой чепухи, что на неделю тумана наведет… В артисты!.. Ведь это, – продолжал он, – значит беспутное, цы-ганское житье, адская бедность в деньгах, платье, в обуви, и только богатство мечты! Витают артисты, как птицы небесные, на чердаках. Видал я их в Петербурге: это те хваты, что в каких-то фантастических костюмах собираются по вечерам лежать на диванах, курят трубки, несут чепуху, читают стихи и пьют много водки, а потом объявляют, что они артисты. Они нечесаны, неопрятны… – Я слыхал, дядюшка, что художники теперь в большом уважении. Вы, может быть, старое время вспоминаете. Из академии выходят знаменитые люди… – Я не очень стар и видел свет, – возразил дядя, – ты слыхал, что звонят, да не знаешь, на какой колокольне. Знаменитые люди! Есть артисты, и лекаря есть тоже знаменитые люди: а ко-гда они знаменитыми делаются, спроси-ка? Когда в службе состоят и дойдут до тайного совет-ника! Собор выстроит или монумент на площади поставит – вот его и пожалуют! А начинают они от бедности, из куска хлеба – спроси: все большею частью вольноотпущенные, мещане или иностранцы, даже жиды. Их неволя гонит в художники, вот они и напирают на искусство. А ты – Райский! У тебя земля и готовый хлеб. Конечно, для общества почему не иметь приятных талантов: сыграть на фортепиано, нарисовать что-нибудь в альбом, спеть романс… Вот я тебе и немца нанял. Но быть артистом по профессии – что за блажь! Слыхал ли ты когда-нибудь, что нарисовал картину какой-нибудь князь, граф или статую слепил старый дворянин… нет; отчего это? – А Рубенс? – вдруг перебил Райский, – он был придворный, посланник… – Куда хватил: это лет двести назад! – сказал опекун, – там, у немцев… А ты поступишь в университет, в юридический факультет, потом служи в Петербурге, учись делу, добивайся про-курорского места, а родня выведет тебя в камер-юнкеры. И если не будешь дремать, то с твоим именем и родством тридцати лет будешь губернатором. Вот твоя карьера! Но вот беда, я не ви-жу, чтоб у тебя было что-нибудь серьезное на уме: удишь с мальчишками рыбу, вон болото нарисовал, пьяного мужика у кабака… Ходишь по полям и в лес, а хоть бы раз спросил мужика, какой хлеб когда сеют, почем продают?… ничего! И хозяина не обещаешь! Дядя вздохнул, и Райский приуныл: дядино поучение безотрадно подействовало только на его нервы. |
