Мальшет неуверенно молчал. Светлые глаза честно и прямо смотрели на него. И все-таки... было в них что-то— затаенная боль? Неужто обида... до сих пор?

— Спасибо, Лиза. Но мне чего-то не хватает в твоем теперешнем отношении ко мне. Как будто ты хочешь меня чего-то лишить. Почему ты так странно смотришь на меня?

Лиза покачала головой, отодвинула стул, совсем тихонько, и стала неслышно ходить по комнате.

— Ты получил письмо от Мирры? — вдруг спросила она.

— Да. Кто тебе сказал?

— Просматривала почту и увидела. Я думала, что после той ее статьи... Она же осмеяла все, что тебе дорого. Значит, ты простил? Васса Кузьминична перестала с ней здороваться... после такой статьи.

— Я не злопамятен... Не как ты, Лизонька.—Он попытался пошутить, но шутка не получилась. Лиза смотрела на него с укором.

Филипп почувствовал, что краснеет.

— Хочешь, прочти ее письмо. Она глубоко раскаялась и просит простить ее.

Филипп достал конверт из кармана пиджака.

— Ты носишь его с собой... О нет, я не хочу его читать.

Лиза попятилась назад. Она тоже сильно покраснела.

— Филипп, мы столько лет друзья, но я никогда не спрашивала...

— Можешь спрашивать о чем угодно.

— Можно? — Лиза подошла к столу.—Если... Мирра Павловна согласится стать твоей женой, ты... женишься на ней?

Филипп несколько смутился.

— Вряд ли она согласится...

— Мне важно, как ты... ну, если она согласится?

— Лиза... видишь ли... ведь Мирра — это моя первая, мальчишеская еще, любовь...

— Так не похоже на тебя, Филипп, изворачиваться... Скажи просто: да или нет.

— Да.

Лиза медленно повернулась и подошла к приемнику, стала искать в эфире... Она стояла спиной к Мальшету, чтоб он не видел, как дрожали ее пальцы. Она делала мужественные усилия, стараясь овладеть собой, и овладела. Когда она выключила приемник, Мальшет стоял уже в пальто, явно расстроенный.

— Как вы все не любите ее...— проговорил он с усилием.— И все-таки вы ее не знаете. Кому ее знать, как не мне. Со школьной скамьи... Мне пора идти!

«Филипп!.. Ты никогда не догадывался. Не хотел догадаться. Зачем тебе...» —Этого Лиза не сказала вслух, только подумала. Но Филипп не умел читать чужие мысли. Даже своего «самого близкого», по его словам, друга.

— Мне пора,— повторил он и, охваченный непонятным ему чувством сожаления, шагнул к ней.

— Дай-ка, дружок, я тебя поцелую. Ты на меня не сердись.

Лиза подставила лицо, и он спокойно и ласково поцеловал ее в дрогнувшие губы.

Так он ушел, не понимая сам, что он теряет. Но в самолете ему было до того не по себе, что, как говорится, «хоть в петлю лезь».

— Тьфу ты черт! — бормотал он.— И чего на меня такая тоска напала? Нервы, что ли, расходились? Да ведь я отродясь не знал никаких нервов.

В Астрахани он задержался на сутки по делам обсерватории. Хлопоты утомили и рассеяли его. На следующий день он вылетел в Москву, уже успокоенный, и всю дорогу думал о своей любви к Мирре, вспоминая то один, то другой эпизод.

На аэродроме его встретила Мирра. Они долго, не в силах выговорить ни слова, смотрели друг на друга, потом обнялись. Мирра, всхлипнув, уткнула лицо в его плечо, и это было так не похоже на холодную самоуверенную Мирру, что Филипп ужаснулся. Сердце его опять заныло. Он крепко прижал Мирру к себе и поцеловал в висок. Он вдруг подумал с нежностью, что был бы счастливейшим человеком, если бы эта гордая, взбалмошная умница всю жизнь выплакивала бы свои разочарования (а их у нее будет немало!) у него на плече.