|
- И не понимай, Эдуард. Только знай, что так и есть. - Я тебе верю, Анита. Ты единственный известный мне человек, кроме меня, который никогда не блефует. - Значит, Бернардо и Олафу случается блефовать? - спросила я. Он покачал головой и засмеялся, разрядив нараставшее напряжение. - Нет, я тебе ничего о них не скажу. - Почему? - спросила я. - Потому, - ответил он и почти улыбнулся. Я глянула на его непроницаемый профиль. - Тебе это нравится. Ты заранее радуешься моей встрече с Олафом и Бернардо. Я даже не пыталась скрыть удивление в голосе. - Как и радовался твоей встрече с Донной. - Хотя и знал, что я разозлюсь, - уточнила я. Он кивнул. - Это выражение твоего лица почти стоило смертельной опасности. Я покачала головой: - Эдуард, ты начинаешь меня тревожить. - Только начинаю? Наверное, теряю хватку. - Ладно, не рассказывай о них. Расскажи об этом деле. Он заехал на парковку. Я поглядела вперед и увидела над нами стены больницы. - Это и есть место преступления? - Нет. Он въехал на свободную стоянку и заглушил двигатель. - И что это значит, Эдуард? Почему мы приехали в больницу? - Здесь выжившие. - Выжившие? - Я широко открыла глаза. Он посмотрел на меня. - Оставшиеся в живых. Эдуард открыл дверцу, но я удержала его за локоть. Эдуард медленно повернулся и посмотрел на мои пальцы, схватившие его обнаженную руку. Он долго и неодобрительно не отводил взгляд, но этот фокус я и сама умею проделывать. Если человек дает понять, чтобы его не трогали, то собеседник, который не собирается применять насилие, обычно отпускает. Я не отпустила, вцепившись ему в локоть, но чтобы не было больно и он бы понял: так легко от меня не избавиться. - Эдуард, рассказывай. Кто выжил? Он перевел взгляд с руки на мое лицо. Так и хотелось сорвать с него очки, но я сдержалась. Глаза его все равно ничего не выдадут. - Я тебе говорил, что есть раненые, - сказал он как ни в чем не бывало. - Нет, ты не сказал. Ты говорил так, будто никто не выжил. - Мое упущение, - ответил он. - Черта с два. Ты любишь напускать таинственность, но это уже начинает утомлять. - Отпусти мою руку. Это он произнес как "привет" или "доброе утро" - без малейшего нажима. - Если отпущу, ты мне ответишь? - Нет, - сказал он все тем же приветливым голосом. - Но если ты устроишь здесь состязание, кто круче, Анита, я буду вынужден заставить тебя меня отпустить. Тебе это не понравится. Голос его не изменился, даже улыбка на губах была та же. Но я отпустила его и медленно отодвинулась на сиденье. Если Эдуард говорит, что мне не понравится, я ему верю. - Рассказывай, Эдуард. На лице у него засияла широкая и открытая улыбка. - Называй меня Тед. И эта сволочь вылезла из машины! Я осталась сидеть, глядя, как он идет через парковку. Он остановился на краю, больница была от него на той стороне узкой дороги. Эдуард снял очки, засунул их дужкой за ворот рубашки и выжидательно обернулся к машине. Он вполне заслужил, чтобы я не вышла. Заслужил, чтобы я вернулась в Сент-Луис и оставила его самого расхлебывать кашу. Но я открыла дверцу и вышла. Почему, спросите вы? Во-первых, он просил меня помочь, и в конце концов он все мне откроет - в своей садистской манере. Во-вторых, я хотела знать, что же смогло пробить это хладнокровие и напугать его. |
