|
Его глаза, обычно мягкие и кроткие, быстро загорались. Когда он был возбужден, они, как я уже заметил, пылали грозным огнем. Примесь крови белой расы смягчила его резкие, но совершенно правильные черты индейского типа, хранившие выражение героического величия. Его черные волосы были красивее, чем у индейца, но такие же блестящие и густые. Короче говоря, весь облик странного незнакомца свидетельствовал о том, что этот благородный и обаятельный юноша года через два превратится в мужчину замечательной красоты. Даже сейчас он отличался таким неповторимым своеобразием, что, раз увидев, его уже нельзя было забыть. Я сказал, что одет он был как настоящий индеец. Но его костюм был сделан не из шкур, добытых на охоте. Штаны из оленьей кожи уже давно исчезли во Флориде. На нем были штаны из красного сукна и рубашка из пестрой хлопчатобумажной материи. Только мокасины были сделаны из дубленой оленьей кожи. Все это было богато украшено вышивками и бисером. Еще на нем выделялся шитый пояс — бампум, а на голове повязка, украшенная тремя перьями грифа, который пользуется у индейцев таким же почетом, как орел. Шею метиса обвивало ожерелье из разноцветных бус, а на груди сверкали один над другим три серебряных полумесяца. Вот и весь наряд юноши. Несмотря на то, что индеец промок насквозь, вид у него был благородный и живописный. — Вы уверены, что не ранены? — спросил я его еще раз. — Конечно, уверен. Ни единой царапины. — Но вы насквозь промокли. Позвольте предложить вам переодеться. Мне кажется, что мое платье придется вам впору. — Благодарю. Я не привык к такой одежде. Солнце сильно печет, и я скоро обсохну. — Зайдите к нам подкрепиться! — Я недавно ел. — Может быть, вы выпьете вина? — Нет, благодарю. Я пью только воду. Я не знал, что и сказать своему новому знакомому. Он отказывался от гостеприимства, но все еще стоял возле меня. Он не хотел посетить наш дом и в то же время не обнаруживал желания уйти от меня. Так чего же он ждал? Награды за свою услугу? Чего-нибудь более существенного, чем похвалы и любезности? Мне это показалось весьма вероятным. Как ни обаятелен юноша, он все же индеец. Он уже достаточно наслушался похвал. Индейцы не любят праздных слов. Может быть, он ждал чего-то еще — вполне естественно. Так же естественно было, что и я подумал об этом. Я быстро вынул из кармана кошелек и положил ему в руку. Но в следующее мгновение кошелек оказался на дне пруда. — Я не просил у вас денег! — сказал он, с негодованием швырнув доллары в воду. Мне было обидно и совестно — главным образом совестно. Я бросился в пруд и нырнул. Но не за кошельком, а за винтовкой, которая, как я видел, лежала на каменистом дне. Я достал ее и, выбравшись на берег, подал метису. Он как-то особенно улыбнулся, и я понял, что исправил свою ошибку и сломил его своевольную гордость. — Теперь очередь за мной, — сказал он. — Позвольте мне достать ваш кошелек и попросить прощения за грубость. И прежде чем я успел помешать ему, он кинулся в воду и нырнул. Вскоре он появился с кошельком и подал его мне. — Это великолепный подарок, — промолвил он, рассматривая винтовку. — Для того чтобы предложить вам ответный дар, мне надо побывать дома. У нас, индейцев, не много теперь найдется того, что ценят белые люди, кроме нашей земли! (Эти слова он произнес с особым ударением.) Наши изделия, — продолжал он, — по сравнению с вашими ничего не стоят. Для вас это в лучшем случае любопытные безделушки. |
