Изменить размер шрифта - +
Спасибо! – и обняла меня, и поцеловала, и говорит:

 

– Ты мне все равно что милый брат.

 

Я говорю:

 

– И ты мне все равно что сестра милая, – а у самого от чувства слезы пошли.

 

А она плачет и говорит:

 

– Знаю я, Иван Северьяныч, все знаю и разумею; один ты и любил меня, мил-сердечный друг мой, ласковый. Докажи же мне теперь твою последнюю любовь, сделай, что я попрошу тебя в этот страшный час.

 

– Говори, – отвечаю, – что тебе хочется?

 

– Нет; ты, – говорит, – прежде поклянись чем страшнее в свете есть, что сделаешь, о чем просить стану.

 

Я ей своим спасеньем души поклялся, а она говорит:

 

– Это мало: ты это ради меня преступишь. Нет, ты, – говорит, – страшней поклянись.

 

– Ну, уже я, мол, страшнее этого ничего не могу придумать.

 

– Ну так я же, – говорит, – за тебя придумала, а ты за мной поспешай, говори и не раздумывай.

 

Я сдуру пообещался, а она говорит:

 

– Ты мою душу прокляни так, как свою клял, если меня не послушаешь.

 

– Хорошо, – говорю, – и взял да ее душу проклял.

 

– Ну, так послушай же, – говорит, – теперь же стань поскорее душе моей за спасителя; моих, – говорит, – больше сил нет так жить да мучиться, видючи его измену и надо мной надругательство. Если я еще день проживу, я и его и ее порешу, а если их пожалею, себя решу, то навек убью свою душеньку… Пожалей меня, родной мой, мой миленый брат; ударь меня раз ножом против сердца.

 

Я от нее в сторону да крещу ее, а сам пячуся, а она обвила ручками мои колени, а сама плачет, сама в ноги, кланяется и увещает:

 

– Ты, – говорит, – поживешь, ты богу отмолишь и за мою душу и за свою, не погуби же меня, чтобы я на себя руку подняла… – Н… н… н… у…

 

Иван Северьяныч страшно наморщил брови и, покусав усы, словно выдохнул из глубины расходившейся груди:

 

– Нож у меня из кармана достала… розняла… из ручки лезвие выправила… и в руки мне сует… А сама… стала такое несть, что терпеть нельзя…

 

«Не убьешь, – говорит, – меня, я всем вам в отместку стану самою стыдной женщиной».

 

Я весь задрожал, и велел ей молиться, и колоть ее не стал, а взял да так с крутизны в реку и спихнул…

 

Все мы, выслушав это последнее признание Ивана Северьяныча, впервые заподозрили справедливость его рассказа и хранили довольно долгое молчание, но, наконец, кто-то откашлянулся и молвил:

 

– Она утонула?..

 

– Залилась, – отвечал Иван Северьяныч.

 

– А вы же как потом?

 

– Что такое?

 

– Пострадали небось?

 

– Разумеется-с.

 

 

 

 

Глава девятнадцатая

 

 

– Я бежал оттоль, с того места, сам себя не понимая, а помню только, что за мною все будто кто-то гнался, ужасно какой большой и длинный, и бесстыжий, обнагощенный, а тело все черное и голова малая, как луновочка, а сам весь обростенький, в волосах, и я догадался, что это если не Каин, то сам губитель-бес, и все я от него убегал и звал к себе ангела-хранителя.

Быстрый переход