Теперь Зоэ помирилась с Робином, во всяком случае, так сказала мать. Зоэ разорвала помолвку и послала за каретой Рэннока. Сначала он вздохнул с облегчением, потом вдруг расстроился. Почему Зоэ сочла это необходимым, хотя должна знать, что он с удовольствием предоставил бы ей свою карету, Мерсер не мог сказать.

На самом деле — мог. Он сообразил это, когда Хардинг подал ему сюртук. Зоэ сделала это с целью избежать спора, чтобы помешать ему, удержать ее. И возможно, избежать суровых последствий, прибыв в дом отца не в карете жениха, а в экипаже другого мужчины.

Непонятно раздраженный, Мерсер, сунув руки в рукава сюртука, повернулся к большому зеркалу и напомнил себе, что он отнюдь не Робин. Это ошеломило его новым пониманием.

Да, он поразительный человек, большинство сказало бы — выдающийся. И даже он сам признал, что в своем строгом элегантном костюме выглядит до мозга костей могущественным молодым аристократом. Но у него нет красоты брата и, возможно, нет его физической грации.

Мерсер изучал себя с обычной холодной объективностью. Он окинул взглядом свое отражение: рост и сложение почти такие же, как у покойного отца, во всяком случае, так ему часто говорили. Он выше и темнее Робина. Нос крепкий. Подбородок слишком резкий, и если не бриться два раза в день, покрывается темной щетиной. Глаза Робина всегда искрились смехом, а его полуприкрытые глаза немного холодны. В нем не было ничего от легкомысленного веселого повесы… но теперь и в Робине этого мало осталось.

Немного опечаленный, Мерсер отвернулся от зеркала.

— Скажи Доналдсону, что я буду к двум часам с лордом Эрли и мировым судьей. — Он надел перчатки для верховой езды. — У них фермер в тюрьме, пограничный спор плохо кончился. Я надеюсь решить его до осенней сессии.

— Слушаюсь, сэр. — Хардинг вручил ему изящный черный цилиндр.

Взяв шляпу и хлыст, Мерсер спустился по ступенькам. У крыльца ждал фаэтон, запряженный его любимой парой. Горячие черные кони быстры как молнии и весьма подходили для его раздраженного настроения.

Он отправился в Лоуэр-Торп с большей скоростью, чем было разумно. Но, даже погоняя лошадей, Мерсер все еще размышлял о Зоэ и задавался вопросом, как можно встретиться с ней приватно. Он хотел поговорить о Клер, объяснить Зоэ, что она видела, сказать ей о ребенке. Между ними и так уже много неразберихи. Слишком много неправильно истолковано, особенно с его стороны. Возможно, он только теперь начал понимать Зоэ. И конечно, начал понимать себя. К чему отрицать неизбежное? Он безнадежно любил ее, любил всегда. Он получит ее или умрет, пытаясь, это сделать, и что бы из этого ни вышло, он с этим справится.

Приняв решение, Мерсер повернул фаэтон и спускался с небольшого холма к довольно вычурным, черным с золотом воротам Грейторпа, когда увидел нечто, резко отвлекшее его от задумчивости. Это было изящное, почти хрупкое создание. Женщина с большим чемоданом в руке явно направлялась к Грейторпу. Одета она была просто, но достаточно элегантно, так что это не прислуга. Женщина, получившая хорошее воспитание. Но без кареты и даже без лошади.

Любопытствуя, Мерсер остановил пару как раз перед воротами, черные кони вскидывали головы и недовольно фыркали. Он сдерживал их и молча присматривался к женщине. Она увидела его, в этом нет сомнений. И все же она даже головы не подняла, пока не оказалась от него в нескольких ярдах, да и то он вынудил ее это сделать.

— Добрый день, — окликнул он самым властным тоном. — Позвольте спросить, вы заблудились?

Женщина подняла подбородок, и его поразили удивительные зеленые глаза, тонкое лицо казалось знакомым. Она опустила чемодан, словно тяжкое бремя, и присела в светском реверансе, как какая-нибудь графиня.