С внутреннего же профиля чугуно-защиты повреждения в основном присутствуют на голове сына Попова - Попова. Судоброненосный врач «Эйзенштейна», разглядывая сплошную гематому головы морзе-радиста и накладывая на оную неисчислимые природой швы, предполагает, что отщепенец пролетарского братства Попов порешил ускользнуть от революционного трибунала посредством членовредительства и самоубиения внутреннего мозга. Потому рекомендует недособранному трибуналу и тройке срочным образом изолировать морзе-радиста от всяческих стен и даже пола для сохранения жизни оного в плане законодательно-верного и приличествующего наказания. На что революционный трибунал, директивно соглашаясь, признает, что оный субъект, предполагаемо, тайно-подкулачник Попов, действует в плане самоубиения почти пролетарски самоосознанно, однако додерективно и потому законодательно неясно, в исполнение чего упирающегося Попова извлекают из явно малопригодной в содержании наказанных пригальюнной каюты и перетаскивают на палубу, где искусно помещают в парусозамотанное убежище в пустом пространстве между гей-юст- брикет-какими-то-там-мачтами, заодно наращивая количество стягивающих туловище канатов и крепящих гематомы бинтов.

Что с того, что данный пред-арестованный брыкается и кричит ртом, будто какой-то там морзе-контакт с ожившими цунамо-волнами ни в коем случае не позволено прерывать, а то будет хуже? Он лишь убеждает недособранный трибунал и судо-броне-врача в том, что многочисленный травматизм человеческой головы никак не способствует правильности работы нереволюционного интеллекта. Почем знать убежденным трибуналыцикам и тройкам, что, давно не бывая на палубе и не видя происходящего воочию, морзе-Попов попросту ничего не ведает о сумасшедшем - по всем видимым признакам - Blue-ките, который днем, ночью и вообще, как заблагорассудится, таранит несчастный, даже уже несколько сплющившийся «Эйзенштейн». Отчего им догадаться, что давно не видящий света белого, а также не слышащий ничего, кроме смываемого где-то поблизости унитаза, экс-радист, не догадался о голубом ките вообще, а приписывает производимый им диалог подводным толщам кругло-доказанной планеты, которая, пользуя подвластные земледвижущие вулканически-дикие силы, общается с ним посредством узконаправленных японских цунамо-волн? Более того, кто ж теперь внемлет предупреждению Попова, что волно-цунами с ударами в чугуно-броню не прекратятся, покуда морзе-радист не ответит на все вопросы глубоко-подводной Матери-Земли?

Напор книго-сюжета и неумолчных стихий беспробудно возрастает. Ведь несгибаемые сотрясения чугуно-брони резонируют не только с защищенной многослойностью парусины головой неказисто обвиненного Попова, ой, не только! В конце концов, и до того нестойкие в компасе северо-юго сигналы ослабевают. Вновь перед «Эйзенштейном» незримо-тайно и негаданноскрупулезно разверзаются хроно-провалы. В предвкушающем кораблетрясении валится он в разнообразные времена и моря, не ведая о судьбе и своей джи-пи-эс-ориентации.

Но зато совершенно не теряет свою Blue-ориентацию злополучно ввергнутый в обстоятельства синий. Порой он следует за экзестенциальным для него пра-пра-китом «Эйзенштейном» в эти временные дыры. Порой промахивается, и тогда в тщетности поисков рано или поздно морзе-атакует другие, непричастные корабли. В частности, «Антилемарк». Но ведь «Антилемарк» совершенно захудало штатский пароходоход: у него вовсе нет надежной, царедворно выверенной чугуно-брони. В обстоятельствах односторонней морзе-сигнализации он неумолимо бесприютен перед головотуловищем Blue-кита.

С полным научным рвением, спорят о поведении агрессивно-мощной рыбы, заблаговременно воссевшие в шлюпки и облачившие спасательные круги на груди, эколого-мирные ученые мужи. Но спорить тут не о чем. Во всем однозначно поголовно виновен сапиенс, с когдатошней приставкой «Homо».