—   Тогда вы придумали, что делать, — продолжаю я спо­койно. — Придумайте и теперь. Как я поняла, фантазия у вас пребогатая!

—  Я бессилен. но ради Терезы я. — бормочет Тальен.

—   Именно, ради Терезы, — говорю я. — Погибнет Макс, погибнет и она.

Тереза ревет, вцепившись мертвой хваткой в лацканы кос­тюма мужа. Тальен тоже всхлипывает. Как он жалок. Куда делся тот бравый герой, несколько часов назад блиставший на заседании? Хотя, сейчас он, действительно, бессилен. Я рано упиваюсь своей победой. Как же выгоднее использо­вать этого типа? Надо сообщить Максу.

—    Идите, — говорю я. — Ждите указаний. И никому ни слова о нашей беседе.

Тальен на руках выносит Терезу из кабинета. С какой лю­бовью он смотрит на эту ничтожную женщину. Я готова её уничтожить хоть сейчас. Из-за этой дряни погибает Макс — великий человек!

Я нажимаю на застежку сережки.

—   Макс, есть новости, — говорю я.

—  Да, Мадлен, — слышу я знакомый спокойный голос.

—    У меня Тереза Кабаррюс. Ради неё Тальен готов на всё! — я чувствую, что срываюсь на крик.

—  Молодец! — хватил меня Макс. — Я тебя люблю.

На этом связь прерывается. Я в шоке! Что произошло? Я сжимаю в руке пультик управления «браслетами». Если с Максом что-то случится, я прикончу шлюху Терезу.

Я, Максимильен Робеспьер, смотрю на дверь. Они вот- вот ворвутся. Дверь распахивается. Я нажимаю курок. Мы так просто не сдадимся. Смертоносный луч делает свое дело.

—  Тиран, ты должен умереть! — слышу я знакомый голос.

Это Оливье Молюссон. Мой внебрачный сын. Понятно,

Оливье меня ненавидит. Он среди них. Ясно, это он отклю­чил систему. Оливье был единственным, кого пропустили в Ратушу.

Я стреляю, стараясь не попасть в него. Оливье не стреля­ет. Не может решиться.

Луч лазера какого-то гвардейца задевает моё лицо. Боль, точно яркая вспышка. Я теряю сознание.

Я Антуан Сен-Жюст, мне 27 лет. Неужели это финал? Не­ужели всё. Как глупо, мы погибаем из-за этого придурка Оливье. Томный меланхоличный мальчик с телевидения, аж противно. Кому он только нравится?

Мне надевают наручники на руки. Макс без сознания. Его укладывают на носилки.

—    Между прочим, Макс твой отец, — зло говорю я Молюссону.

Тот замирает. Удивительно, почему у такого человека как Макс, такой рохля сын. Я был в шоке, когда узнал. Оливье, наверняка, весь в маму!

Рохля не рохля, но из-за него мы пропали. Так всегда бы­вает. Идиоты могут разрушить всё!

Надеюсь, что со Светик ничего не случилось. Только бы эти сволочи не взялись за неё.

Нас выводят на улицу. Собралась толпа любопытных. В адрес Макса кидают злые шуточки.

— Ха! Вот он — Цезарь на троне! — хихикает кто-то.

—    Осторожно, труп тирана может быть зачумлённым! — смеются наши конвоиры.

Нас сажают в машину. Я помогаю Огюстену, у которого сломана нога. В потасовке его вытолкали в окно. Враги сни­зошли до того, чтобы вколоть ему обезболивающее.

Кутон, орудуя своей автоматической коляской, забирается сам.

Макс приходит в себя. Садится. По его глазам я вижу, что Максу очень больно. Через всю его щеку — ожог от лазера.

—  Где Филипп Леба? — тихо спрашивает он.

—  Он застрелился, — мрачно отвечаю я.

—  Брат, как ты? — спрашивает Макса Огюстен.

—  Всё хорошо, — успокаивает нас Макс. — Меня только задело.

Нас грубо прерывают. Требуют прекратить разговор.