Брунт, игнорируя крики, ложиться перед ними.
— Не ори на него! — перебивает приятель. — Смотри, какой классный пёс!
— Чего? Совсем спятил!
Я успеваю проскочить мимо гвардейцев. Отзываю Брунта.
— Зачем ты его прогнал! — ругает приятеля любитель животных. — И так скучно!
Я беру пса за ошейник. Провожу пальцем по стене, как бы рисуя нужную фигуру. Делаю шаг вперед. Мы с Брунтом проходим сквозь стену.
Надо сообщить Мадлен.
— Я в здании телецентра, — говорю я. — Не бойтесь, вам ничего не угрожает. Мне нужно сделать прямую трансляцию.
— Проходите в студию пять, — четко отвечает она. — В здании всё чисто. Я запретила им сюда пускать своих людей.
Мадлен! Какая она молодец. Я быстро иду в указанную студию.
Я, Мадлен Ренар, просто счастлива. Максу удалось придти сюда. Я сделаю всё, что он скажет. Господи, теперь я буду ценить каждую минуту, проведенную с ним вместе! Как я была глупа, когда ссорилась с ним по пустякам, враждовала. Сейчас я понимаю, как тяжело ему было беречь меня от гильотины. Он охранял меня от всех врагов, всегда был моим заступником. А я, мерзавка, пыталась ему навредить. Но Макс только уклонялся от моих нападок, сам он ни разу не нанес мне удара!
Вот студия пять. Макс скоро придет сюда. А вот и он. На его лице, от челюсти до скулы узкий шрам.
Я бросаюсь Максу на шею.
— Что они с вами сделали?! — восклицаю я.
— След от лазера, — спокойно отвечает он, осторожно целуя меня.
— Все готово к трансляции! — говорю я.
Я понимаю, каждая минута важна.
— Спасибо, дорогая! — ласково благодарит он.
Я улыбаюсь.
Я, Макс Робеспьер, благодарю Мадлен за помощь! Я всегда знал, что она не разлюбила меня! Но я и думать не смел, что она способна на такое ради меня!
Сейчас я выступлю перед народом. Все экраны, даже на улице, будут показывать моё выступление.
Время до эфира пошло.
— Папенька, дорогой! — раздается возглас.
Я вздрагиваю.
Предо мной предстает Оливье Молюссон. Он бросается ко мне на шею. Поразительная смена настроения! А ведь совсем недавно Оливье хотел меня убить! Неужели новость о том, что я его отец, так подействовала на парня.
— Дорогой мой, любимый, — бормочет Оливье.
Мне становится неловко. Что подумает Мадлен?
— Это тебе, папа! — Оливье протягивает мне картину. — Твой портрет! Только что нарисовал! Это аллегория! Ты же мученик, ты сражаешься со смертью!
Мне становится нехорошо! На полотне среди пятен темных тонов смотрят белесые глаза. Вокруг них парят черные летучие мыши. Над глазами изображен светящийся могильный крест ярко-желтого цвета. Внизу черный гроб. М-да, искусство у ребенка своеобразное.
— Простите, что прерываю вашу трогательную семейную сцену, — вмешивается Мадлен. — Но надо спешить...
Оливье что-то бормочет. Еще раз обнимает меня и ретируется, явно опасаясь гнева начальницы. К сожалению, свой шедевр он оставляет мне.
— Мадлен, — начинаю я. — Поймите. это.
— Макс, я знаю, что Молюссон ваш сын, — улыбается она. — Я давно навела справки!.. Пять секунд до эфира.
Причины, почему Мадлен раньше не поделилась со мной своим открытием, мне ясны.
Я готов выступать. Еще секунда и...
— Робеспьер, именем Республики ты арестован! — раздается крик.
Мадлен отключает систему. Эфир прерывается, даже не успев начаться. |