Брунт, игнорируя крики, ложиться перед ними.

—   Не ори на него! — перебивает приятель. — Смотри, ка­кой классный пёс!

—   Чего? Совсем спятил!

Я успеваю проскочить мимо гвардейцев. Отзываю Брунта.

—   Зачем ты его прогнал! — ругает приятеля любитель жи­вотных. — И так скучно!

Я беру пса за ошейник. Провожу пальцем по стене, как бы рисуя нужную фигуру. Делаю шаг вперед. Мы с Брунтом про­ходим сквозь стену.

Надо сообщить Мадлен.

—  Я в здании телецентра, — говорю я. — Не бойтесь, вам ничего не угрожает. Мне нужно сделать прямую трансляцию.

—    Проходите в студию пять, — четко отвечает она. — В здании всё чисто. Я запретила им сюда пускать своих людей.

Мадлен! Какая она молодец. Я быстро иду в указанную студию.

Я, Мадлен Ренар, просто счастлива. Максу удалось прид­ти сюда. Я сделаю всё, что он скажет. Господи, теперь я буду ценить каждую минуту, проведенную с ним вместе! Как я была глупа, когда ссорилась с ним по пустякам, враждовала. Сейчас я понимаю, как тяжело ему было беречь меня от ги­льотины. Он охранял меня от всех врагов, всегда был моим заступником. А я, мерзавка, пыталась ему навредить. Но Макс только уклонялся от моих нападок, сам он ни разу не нанес мне удара!

Вот студия пять. Макс скоро придет сюда. А вот и он. На его лице, от челюсти до скулы узкий шрам.

Я бросаюсь Максу на шею.

—  Что они с вами сделали?! — восклицаю я.

—   След от лазера, — спокойно отвечает он, осторожно це­луя меня.

—  Все готово к трансляции! — говорю я.

Я понимаю, каждая минута важна.

—   Спасибо, дорогая! — ласково благодарит он.

Я улыбаюсь.

Я, Макс Робеспьер, благодарю Мадлен за помощь! Я все­гда знал, что она не разлюбила меня! Но я и думать не смел, что она способна на такое ради меня!

Сейчас я выступлю перед народом. Все экраны, даже на улице, будут показывать моё выступление.

Время до эфира пошло.

—   Папенька, дорогой! — раздается возглас.

Я вздрагиваю.

Предо мной предстает Оливье Молюссон. Он бросается ко мне на шею. Поразительная смена настроения! А ведь со­всем недавно Оливье хотел меня убить! Неужели новость о том, что я его отец, так подействовала на парня.

—  Дорогой мой, любимый, — бормочет Оливье.

Мне становится неловко. Что подумает Мадлен?

—   Это тебе, папа! — Оливье протягивает мне картину. — Твой портрет! Только что нарисовал! Это аллегория! Ты же мученик, ты сражаешься со смертью!

Мне становится нехорошо! На полотне среди пятен тем­ных тонов смотрят белесые глаза. Вокруг них парят черные летучие мыши. Над глазами изображен светящийся могиль­ный крест ярко-желтого цвета. Внизу черный гроб. М-да, ис­кусство у ребенка своеобразное.

—    Простите, что прерываю вашу трогательную семейную сцену, — вмешивается Мадлен. — Но надо спешить...

Оливье что-то бормочет. Еще раз обнимает меня и ретиру­ется, явно опасаясь гнева начальницы. К сожалению, свой шедевр он оставляет мне.

—  Мадлен, — начинаю я. — Поймите. это.

—    Макс, я знаю, что Молюссон ваш сын, — улыбается она. — Я давно навела справки!.. Пять секунд до эфира.

Причины, почему Мадлен раньше не поделилась со мной своим открытием, мне ясны.

Я готов выступать. Еще секунда и...

—   Робеспьер, именем Республики ты арестован! — разда­ется крик.

Мадлен отключает систему. Эфир прерывается, даже не успев начаться.