III

Прежде чем приступить к кратким рассуждениям о ценности фобии маленького Ганса для жизни и воспитания детей, необходимо вернуться к возражению, которое высказывалось долго и часто: мол, Ганс – невротик, отягченный дурной наследственностью «дегенерат», ненормальный ребенок, опыт которого нельзя распространять на других детей. Уже заранее досадно думать, как сторонники позиции «нормального человека» накинутся на беднягу Ганса, когда выяснится, что он и вправду страдает неким наследственным пороком. Я в свое время помогал его красавице-матери, которая в девичестве столкнулась с неврозом, и этот эпизод стал началом моих отношений с родителями мальчика. Скромность не позволяет мне говорить много, и я выдвину лишь два положения в защиту своего маленького пациента.

Прежде всего Ганс вовсе не тот ребенок, которого после строгого наблюдения можно было бы назвать дегенеративным и принужденным наследственностью к неврозу. Наоборот, это физически хорошо развитый, веселый, дружелюбный и сметливый мальчишка, способный радовать многих людей, а не только своего отца. Конечно, не подлежит сомнению его раннее половое развитие, но для правильного суждения у нас нет достаточного сравнительного материала. Так, например, из одного коллективного исследования, произведенного в Америке, следует, что подобный ранний выбор объекта и любовные ощущения у мальчиков этого возраста отнюдь не редкость; кроме того, изучая детство так называемых великих людей, мы нередко узнаем нечто схожее. Раннее сексуальное развитие, полагаю, можно считать редко отсутствующим коррелятом развития интеллектуального, поэтому оно встречается у одаренных детей чаще, чем принято ожидать.

Вдобавок позволю себе заявить (открыто сознаваясь в неравнодушии к маленькому Гансу), что он не единственный ребенок, который в детстве был одержим фобиями. Известно, что эти заболевания необыкновенно распространены, что ими страдают даже такие дети, воспитание которых по строгости не оставляет желать большего. Эти дети позднее в жизни становятся невротиками или остаются здоровыми. Их фобии заглушаются в детской, поскольку для лечения они недоступны и, наверное, решительно неудобны. На протяжении месяцев или лет эти фобии ослабевают и кажется, что ребенок выздоровел, однако никто не в состоянии объяснить, какие психические изменения обусловливает подобное излечение и какие изменения характера они несут. Зато когда приступаешь к психоаналитической терапии взрослого невротика, у которого болезнь, предположим, обнаружилась уже в зрелые годы, то практически всякий раз узнаешь, что его невроз связан с инфантильным беспокойством и выступает продолжением оного, что непрерывная и ничем не стесненная психическая деятельность, начиная с детских душевных конфликтов, продолжается и далее в жизни, независимо от того, отличался ли первый симптом постоянством или временно исчез под давлением обстоятельств. Потому я считаю, что болезнь Ганса ничуть не серьезнее случаев множества других детей, которые не носят клички «дегенерат»; поскольку же его воспитывали крайне бережно, без строгостей и с наивозможно малым принуждением, страх Ганса попросту проявился более открыто. Здесь не было таких мотивов, как нечистая совесть или боязнь наказания (каковые, безусловно, важны для других детей, желающих излечиться). На мой взгляд, мы уделяем чрезмерное внимание симптомам и мало интересуемся причинами их возникновения. В воспитании детей мы стремимся к тому, чтобы нас оставили в покое, не хотим преодолевать трудности, если коротко, желаем растить образцового ребенка – и почти не задумываемся о том, пригоден и полезен ли для него такой ход развития.