Я высказал догадку, что вытесненное желание Ганса таково: он во что бы то ни стало хочет увидеть «пипиську» матери. Поскольку поведение мальчика по отношению к новой прислуге вполне укладывалось в эту схему, отец делает Гансу первое разъяснение: «У женщин нет пиписьки». На это утверждение Ганс откликается посредством воображения, делится фантазией о том, как мать прикасалась к своей «пипиське». Эта фантазия, наряду с оброненным мимоходом замечанием – мол, его «пиписька» должна вырасти, – дает возможность впервые заглянуть в бессознательные мыслительные процессы маленького пациента. Выясняется, что наконец-то подействовала угроза кастрацией, озвученная матерью полтора года назад: фантазия насчет того, что мать ведет себя подобно ему самому (обыкновенный прием – tu quoque – обвиняемых детей), призвана служить самооправданию; ее можно назвать оборонительной фантазией. В то же время нужно отметить, что родители Ганса сумели извлечь из патогенного материала в голове сына особый интерес к «пипиське». Мальчик не сопротивлялся, однако пока не предпринимал самостоятельного анализа, а терапевтического эффекта заметно не было. При анализе ушли довольно далеко от лошадей, а разъяснение о том, что у женщин нет «пиписьки», должно было побудить стремление Ганса сохранить собственный половой орган.

Впрочем, терапевтический успех не являлся первостепенной целью; мы стремились, скорее, привести пациента в состояние, когда он начал бы осознанно воспринимать свои бессознательные побуждения. Этого мы добивались, отталкиваясь от намеков в его словах, посредством наших методик толкования и тем самым как бы передавали ему нужный бессознательный комплекс. Было определенное сходство между тем, что он услышал, и тем, что он искал (последнее само по себе, несмотря на все сопротивление, прорывалось в сознание); это сходство позволило ему разобраться в бессознательном материале. Врач на шаг впереди пациента в своих познаниях, а пациент идет своим путем до тех пор, пока они в каком-то месте. Новички в психоанализе обыкновенно склонны соединять эти два момента и считать, что мгновение, когда им становятся известными бессознательные комплексы пациента, есть одновременно мгновение осознания для пациента. Они ожидают слишком многого, полагая, будто способны вылечить больного только сообщением ему этих сведений: ведь пациент не в состоянии распорядиться полученными сведениями, он может лишь отыскать конкретный бессознательный комплекс в общем массиве бессознательного. Первого успеха такого рода мы достигли и в случае Ганса. Частично преодолев свой кастрационный комплекс, он получил возможность раскрыть свои желания по отношению к матери – пусть все еще в искаженной форме, в виде фантазии о двух жирафах, из которых один напрасно сердится, пока сам Ганс овладевает другим. Это овладевание он изображает словами «сел сверху». В данной фантазии отец опознает воспроизведение сцены, которая по утрам разыгрывалась в спальне между родителями и мальчиком, и спешит освободить желание Ганса от всех искажений. Два жирафа – это отец и мать Ганса. Сама фантазия с этими животными достаточно убедительно объясняется недавним посещением парка в Шенбрунне и давнишним рисунком жирафа, который отец сохранил, а также, быть может, вследствие бессознательного уподобления пенису длинной и неподвижной шеи жирафа.