|
Банкир принял меня с утонченной вежливостью, спросил, «чему он обязан честию» и т. д. Я ему очень слегка, небрежно, шутя очертил свое критическое положение. «Figurez-vous, – говорю: – у меня двадцать пять талеров в кармане, а мне до дома больше трехсот миль… и мне необходимо…» – «Сколько вам нужно? – спросил он, выслушав, – чтоб доехать». – «Тысячи две франков, я полагаю, довольно…» Представьте, он подошел к столу, отрезал чек на эту сумму и велел человеку проводить меня в кассу…» – «Но ведь ему надо было скоро заплатить: у вас было что-нибудь в виду?» – «Ни гроша в виду». – «Как же вы думали сделать?» – «Никак не думал». Я смотрел на него в страхе за него, а он отвечал мне веселым взглядом. «Il у a une providence pour les malheureux… – продолжал он. – Figurez-vous: по Рейну в это время ехал наш двор; я бросился в Эмс – нашел между придворными друзей, сослуживцев и представил им свое268 положение живо, в ярких красках, даже прослезился. Обо мне доложили… Там вспомнили, что я когда-то танцовал на придворных балах… и мне выдали две тысячи пятьсот франков. Я сейчас отвез деньги к банкиру и поспешил в Россию».
Здесь, кстати, приведу еще два рассказа самого Углицкого и его приятеля, отставного полковника Сланцова, друг о друге. Сланцов был однополчанин Углицкого, жил с ним вместе, что называется, душа в душу. То же воспитание, нравы, прекрасный тон, манеры, щегольство, та же бойкость французской и русской речи на словах и та же малограмотность на письме. Кажется, все их поколение как-то свысока смотрело на грамотность. Письменные занятия презрительно назывались некоторыми тогдашними военными: «купаться в чернилах». У Сланцова было порядочное имение за Волгой, где он проводил летние месяцы, а в городе был гостем Углицкого. Когда они были вместе, для гостей просто был праздник слушать их. Однажды, после обеда, мы сидели у камина в кабинете Углицкого втроем, то есть они двое и я. Они пустились в откровенные воспоминания, удили из прошлого друг у друга едкие случаи и перекидывались ими, как шалуны хлебными шариками за обедом между собой. – Послушайте, что он со мной сделал однажды! – рассказал, между прочим, Углицкий про Сланцова: – Это было в Германии; мы (с войском) подвигались к французской границе. Наш полк был в… (я забыл теперь, какое местечко он назвал). Я был полковым адъютантом. Командир послал меня верст за сорок, к дивизионному генералу, с бумагами и поручениями. Я взял троих людей из полка и отправился верхом. Денег у нас – ни у него (он указал на Сланцова), ни у меня не было ни алтына, nous étions à sec , ждали всё из дома. А из дома получали только слезные письма: «После французов все разорено, не поправились, дохода нет, чтоб потерпели, пробавлялись казенным» и т. п. канитель! Жили мы на одной квартире, у старой немки, обедали у командира да у офицеров, у кого были деньги. Между тем у нас в полку велась крупная игра. Был один капитан Шлепков – так отшлепывал в банк, что иногда все деньги из полка соберутся у него, – и потом у него же занимаются. Усталый,269 злой, голодный, я воротился дня через три домой. «Где Андрей Иваныч?» – спрашиваю у денщика. «К Шлепкову, говорит, пошли, и все господа там». Я стал раздеваться, вдруг вижу письмо за зеркалом: от матери. Я обрадовался до слез, стал читать, пропустил разные домашние подробности, с поклонами от теток, дядей, кузин, и добрался до живого места: «Посылаю тебе, милый Левушка, сто золотых…» Я чуть не прыгнул до потолка. Дальше мельком пробежал строки: «Разорены от французов… береги деньги… долго не пришлю… эти заняла…» и т. |
