Сумароков знал Шекспира; отдавал справедливость красотам этого непостижимого чародея драматического; но в то же время, по духу тогдашней европейской словесности, почитал в нем то безобразным, что теперь почитается первым венком поэта британского; то есть: переход в его трагедиях от великана к карлу, от кедра к исопу. К драмам его можно применить то, чем Наполеон 1812 года «огромил быт европейский». «От великого до смешного, – сказал он, – один шаг». Это живая картина мишурного и превратного нашего света; это душа единственного Шекспирова гения.

Весь этот отрывок мы выписали более для того, чтоб показать, каким волшебным орудием делается перо в руках г-на Глинки. «Наполеон огромил быт европейский»; – ново, оригинально и смело!

В трех следующих за первою статьях содержатся разборы трагедий Сумарокова: «Хорев», «Гамлет» и «Синав и Трувор». Разбор «Хорева» отличается удивительно тонкою критикою, которая, – говорим это не шутя, – ничем не уступает критике Лагарпа, если еще не превзойдет ее. За разбором «Хорева» следует и сам «Хорев», перепечатанный почти весь, за исключением шести с половиною страниц. Знаменитый наш критик оканчивает свою перепечатку следующею патетическою сценою:

П о с л а н н ы й

Скрепися, государь!

К и й

О злое рока жало!

В е л ь к а р

Что сделалося здесь?

П о с л а н н ы й

Оснельды! ах! не стало!

Все остальное г. Глинка «предъявляет» в прозаическом сокращении, не желая «огромлять быта российского» раздражающею душу сценою. Но ыы не хотим быть сострадательными к публике, «огромим» ее продолжением патетической сцены и окончательным монологом злополучного Хорева, стремящегося в ад для соединения с своею дражайшею Оснельдою:

В е л ь к а р

Какой, увы! удар…

К и й

Почто я в свет рожден!

К чему, несчастливый, я ныне приведен!

B e л ь к а р

Какие лютости душа твоя имела,

Что в горести ее (?) хранити не умела.

К и й

Не ведаешь еще несчастий ты моих.

B e л ь к а р

Что может, государь, быть больше бед нам сих?

Оснельды нет, Хорев…

К и й

Хорев теперь в покое:

Ах, мнит ли он прийти на зрелище такое!

Скажи, что видел ты?

П о с л а н н ы й

Я с вестию к ней шел…

О боги! какову Оснельду я нашел!

Смутился весь мой дух, и сердце задрожало:

То тело на одре бесчувственно лежало,

Увяли красоты, любви заразов нет…

К и й

Сокройся от очей моих, противный свет!

Именно – сокройся!.