Ее поразил сразу ударивший в нос романтический аромат роз. Красные, как свежая кровь, они стояли на одном из стальных столов на колесиках рядом с ужасными инструментами ремесла прозектора. Целый лес красных роз. Ева смотрела на розы и подумала о том, что вряд ли лежащий за ними голый труп может оценить их изысканную красоту.

Элегантен был и мужчина, напевавший вместе с хором, льющимся из динамиков в напоенном розами и смертью воздухе. Главный судмедэксперт Моррис в этот день был в черном. В великолепно сшитом костюме не было ничего траурного или даже мрачного. Наверное, свою роль сыграла водолазка ослепительно-голубого цвета. «Шелковая небось», – подумала Ева. Она придавала костюму особый шик. Один из кроваво-красных бутонов Моррис продел в петлицу и перевил свои длинные темные волосы, стянутые в конский хвост, красным и голубым шнурками.

Прозрачный защитный халат не нарушал его элегантности, а когда Моррис повернул к ней свое экзотическое лицо и улыбнулся, Ева была вынуждена признать, что вся эта красота ему очень идет.

– Симпатичные лютики, – заметила она.

– Да, хороши, верно? Подарок друга. Я решил принести их сюда. Придают шик моему рабочему месту. Тебе так не кажется?

– Цветы потрясающие. – Пибоди подошла и понюхала розы. – Черт, да их тут не меньше двух дюжин! Ничего себе подарочек!

Это была явная уловка, чтобы выманить побольше информации, но Моррис лишь улыбнулся в ответ.

– Она – хороший друг. Я подумал, что надо было раньше принести сюда цветы. В конце концов, это же традиция – приносить цветы мертвым.

– Интересно, почему? – удивилась Ева.

– Думаю, дело в том, что цветы – символ возрождения, воскресения. Твой нынешний клиент, – продолжал Моррис, – должен был это оценить. Как и музыку, надеюсь. Это «Реквием» Моцарта.

– Угу. – Ева с сомнением взглянула на Флореса. Вряд ли он был способен оценить что бы то ни было, будучи мертв и лежа на столе, где Моррис как раз вскрыл его одним из своих фирменных надрезов в форме буквы «игрек». – Расскажи мне лучше, как он сюда попал.

– Сюда разными путями попадают. Длинными и извилистыми. Но его путь был оборван дозой яда с вином и вафлей на закуску.

– Цианид?

Моррис кивнул.

– Цианистый калий, если говорить точно. Легко растворяется в жидкости, доза была смертельной. По правде говоря, ее хватило бы, чтобы свалить носорога. Я с ним еще не закончил, но, помимо того, что он мертв, его можно назвать исключительно здоровым трупом. Можно сказать, настроен как скрипка. Жаль, что не готов к любви.

– Это ты к чему?

– Песня такая была, когда-то очень популярная. Итак, ссадины вызваны падением. На завтрак он ел кашу с отрубями, бананы, йогурт и соевый кофе за три часа до смерти. Где-то в период полового созревания сломал лучевую кость левой руки. Перелом хорошо зажил. Он тренировался… скажем, в его случае, с религиозным рвением и занимался спортом.

– Да, это сходится.

– И это может объяснить некоторый износ суставов, но не объясняет шрамов.

– Каких шрамов? – насторожилась Ева.

Моррис поманил ее пальцем и протянул пару очков-микроскопов.

– Давай начнем вот отсюда. – Он поправил объектив, чтобы Пибоди могла наблюдать за изображением на экране компьютера, а затем склонился над Флоресом вместе с Евой. – Вот здесь, между четвертым и пятым ребрами. Едва заметный. Мне даже кажется, кто-то пытался при помощи средства типа «Новая кожа» удалить рубец. Но «Новая кожа» на само ребро не действует, на нем след остался. Вот смотри.

Пибоди издала булькающий звук у них за спиной, когда Моррис обнажил грудную клетку.