Поэтому я снова и снова заставлял себя думать о том, как выкрутиться, а не о том, что занемевших от холода рук уже почти не чувствую.
Решение оказалось, по обыкновению, простым и лежало практически у меня под ногами. В самом прямом смысле… Если это посадочная площадка, то от нее к входу в комплекс должна вести огороженная дорожка, верно?.. Предположим, тросы или барьеры – не знаю, что уж там стояло – могли оказаться убранными после того, как лаборатория была покинута, или унесенными штормами, но уж отличить наощупь шлифованную поверхность дорожки от естественного грунта мне ничто не мешало…
Поэтому, отчаянно растерев руки, дабы вернуть им хоть какую‑то чувствительность, я в который уже раз уподобился четвероногим друзьям (будь они неладны!) и взялся за поиски. Для начала – края самой площадки… Ее чуть более теплая и ровная бетонная поверхность вскоре обнаружилась, и, не снимая правой руки с бетона, я двинулся по широкому кругу влево, обшаривая, как слепец, прилегающий к площадке грунт. Мне немного повезло. Причем дважды. Во‑первых, дорожка оказалась с той стороны, в которую я пошел, а во‑вторых, также была залита бетоном, так что пропустить ее было невозможно. Обрадованный подтверждением своей догадки, я, для надежности не вставая, устремился по бетону, подгоняемый попутным ветром. К счастью, путь оказался недолог – и впрямь ярдов сто! – и я заметил впереди кусок пространства еще более черный, чем окружавшая меня ночь. Воодушевившись, – вот она, заветная цель! – я вскочил и через пару шагов уперся в двери. Обыкновенные, расходящиеся в стороны двустворчатые двери, обшитые металлическим листом. Вот только запертые… Не правда ли, это тоже можно было предвидеть? Лаборатории, пусть и законсервированные, не оставляют нараспашку, не так ли? А в таком случае не надо ли было попросить у милой миссис Виттенберг ключи?
Разумеется, в тот момент сил на сарказм у меня уже не было – я просто суетился вокруг, чтобы выяснить хотя бы, как эти двери должны открываться в принципе. Что ж, ответ легко был найден: слева, чуть пониже моего плеча, обнаружилось устройство, мало чем отличавшееся от тех, с которыми я столкнулся в космопорте Новой Калифорнии. То есть для попадания внутрь достаточно воспользоваться идентификационной карточкой, долженствовавшей, по всей видимости, подтвердить вашу принадлежность к сотрудникам компании CIL. Очень просто. Для тех, у кого есть карточка, – я же ею не разжился… Понимая, что пытаться обмануть электронику – это, мягко говоря, не по моей части, я попробовал помериться силами с приводным механизмом дверей. И потерпел поражение: всей моей физической мощи хватило лишь на то, чтобы растаскиваемые в стороны створки дрогнули и раздвинулись миллиметра на два. Между тем если бы не ветер, налетавший сзади и буквально вжимавший меня в двери, то я уже едва ли устоял бы на ногах. И тут мне очень к месту вспомнилась рекомендация Уилкинса: никогда не расставаться с блас‑тером. Причем вспомнилось‑то мне это в качестве насмешки пополам с сетованием! Вот, дескать, послушался бы того, для кого сохранение жизни – профессия, так сейчас не готовился бы подыхать. Выжег бы себе проход сквозь двери, и все дела!.. Однако вслед за этим я напомнил себе и то, почему всегда отклонял предложения Уилкинса, – вовсе не потому, что мне нравилось ходить безоружным.
У меня всегда было с собой оружие. Свое, керторианское, но в данном случае оно с успехом могло заменить бластер.
Устав впадать то в радость, то в отчаяние, я с сумрачной решимостью дернул молнию костюма покорителя пещер, надетого прямо поверх свитера, и полез негнущимися пальцами еще глубже, к нагрудному карману рубашки, где хранил свои керторианские прибамбасы. Повозившись с не желавшей слушаться кнопкой, я наконец забрался внутрь и, будучи уже не в состоянии отличить наощупь один перстень от другого, вытащил первый попавшийся. |