Некоторое время она молчала, потом заговорила снова, но не о том, о чем спрашивал ее Майрон.

— Помните, как он вел себя на площадке?

— Как умалишенный. Но лучшего учителя, чем он, у меня, пожалуй, не было.

— И такого настырного и упрямого, не так ли?

— Что верно, то верно, — ответил Майрон. — Он постоянно вдалбливал мне в голову одну простую на первый взгляд мысль: избегать в игре красивости. Между прочим, это давалось мне очень непросто. Как и общение с ним в целом.

— Совершенно верно. А ведь вы были просто знакомый мальчик, который почему-то ему понравился. Теперь представьте, легко ли было мне, его родному ребенку, жить с ним в четырех стенах и ходить в его компании на площадку? Особенно если принять во внимание его сумасшедшую, какую-то болезненную любовь ко мне. Он боялся, что я уйду из дома и брошу его.

— Как мать?

— Да.

— Что ж, — сказал Майрон, — похоже, атмосфера у вас в доме была слегка удушливой.

— Удушающей! Вот какой она была. И не слегка, а по полной программе, — уточнила Брэнда. — Три недели назад наша команда проводила показательную игру в спортивном зале школы «Ист-Ориндж». Надеюсь, знаете, зачем это делается?

— Разумеется…

— Ну так вот: пара старшеклассников из толпы зрителей чересчур возбудились. То ли напились, то ли находились под воздействием наркотиков, то ли просто выпендривались. Точно не знаю. В общем, эти парни вдруг стали выкрикивать в мой адрес различные оскорбления.

— Какого рода?

— Всякие мерзости, ясное дело. Большей частью, по поводу того, что бы они со мной сделали, если бы я оказалась в их власти. И мой отец вскочил с места и бросился на них.

— Не могу его за это винить.

Брэнда покачала головой.

— В таком случае вы точно такой же неандерталец, как мой отец.

— Почему же?

— Мне непонятно, с какой целью, окажись на месте отца, вы полезли бы в драку с этими сосунками. Чтобы защитить мою честь? Но мне, между прочим, двадцать пять лет. Я взрослая женщина и вполне в состоянии за себя постоять, если возникнет такая необходимость. Но на мой взгляд, такой необходимости не было. А все эти рыцарские рассуждения о благородстве в качестве контраргумента и гроша ломаного не стоят.

— Но…

— Никаких «но». Все это пшик, пустое место, напрасная трата сил и времени. Как, между прочим, и то обстоятельство, что вы здесь находитесь. Никогда не считала себя ярой феминисткой, но под всем этим мне видится лишь обыкновенный мужской сексизм.

— Что такое?

— А то, что, будь у меня между ногами пенис, вас бы здесь не было. Если бы меня звали Лерой и мне бы позвонил пару раз какой-то придурок, вряд ли бы вы примчались защищать бедного крошку, не так ли?

Прежде чем ответить, Майрон колебался на секунду дольше, чем нужно.

— Кстати, — успела вставить Брэнда, — сколько раз вы видели, как я играю?

Тот факт, что она неожиданно изменила тему разговора, сбил Майрона с толку.

— Что вы сказали?

— Я три года подряд считалась лучшим игроком студенческой команды. Наша команда выиграла два национальных чемпионата. Нас все время показывали по спортивному каналу, а когда шли финалы НАСС — Национальной ассоциации студенческого спорта, — то и по СБС. Помимо всего прочего, я училась в Рестонском университете, который находится в получасе ходьбы от того места, где вы живете. Так сколько же матчей с моим участием вы видели?

Майрон открыл рот и процедил сквозь зубы:

— Ни одного.

— Вот в это верю.