– Да, – сказал он, – тесновато для посадки.

Он постарел. Будто холод Крайнего Севера прорыл в его лице глубокие морщины, а в таких черных когда-то и густых волосах появились ледяные прядки. В глазах мерцала боль.

Джон схватил его рукав и повлек за собой, в фойе, где они нашли тихий уголок.

– Лино, ты меня прости, – сказал он с комком в горле, – что тогда все так получилось…

Он помотал головой.

– Тебе-то чего винить себя, Джон. Это я во всем виноват. Я… ну да, я думал, что я самый хитрый. А оказался полным идиотом.

– Они больше не допускают тебя к полетам, это так?

– Но не из-за тебя, не воображай. Просто там так холодно, и иногда приходится выпить жуткое количество виски, чтобы согреться. – Лино кусал губу, ну хоть это осталось от его застарелых привычек. – Я вконец распустился после того, как Вера вышла замуж за этого маклера по недвижимости. Они тогда чуть не выгнали меня из авиации. Немножко не хватило. Я думаю, загнать меня за Полярный круг показалось им более суровым наказанием.

– А после того, как ты еще что-то учинил, они заслали тебя сюда.

Лино расплылся в благодарной улыбке.

– Да, кажется, я немного переборщил в драке с командиром…

Они смеялись, а потом обнялись, неуклюже, как в детстве, и лишь на один благотворный миг.

– Это было действительно странно, – продолжил Лино с влажными глазами, украдкой их вытирая, – как я сюда попал. Всего один звонок моему командиру – и раз! – я уже лечу ближайшей машиной. Вначале я думал, что он так рад был от меня избавиться, а потом мне показалось, что кто-то дает нам с тобой шанс снова помириться? Не знаю.

– Очень может быть, – кивнул Джон и посмотрел на своего брата. – Ты был дома?

Лино важно кивнул.

– Был на сороковой годовщине свадьбы. Мать была очень огорчена, что какая-то фабрика в Болгарии оказалась для тебя важнее.

– Хм. В следующую пятницу, кажется, будет уже сорок вторая годовщина, если я не ошибаюсь? Я смогу остаться на неделю, когда здесь все закончится…

В этот момент к Джону подошла изящная женщина с азиатскими чертами лица.

– Мистер Фонтанелли? Извините, но вас уже ждут.

Джон виновато посмотрел на Лино.

– Но пока, как видишь, не кончилось.

– Приказ есть приказ, – сказал Лино и отдал честь. – Иди, а я пока тут присмотрю.

– Есть.

Зал Генеральной ассамблеи ООН – действительно самое впечатляющее парламентское сооружение, когда-либо возведенное людьми. Это единственный зал заседаний на всей территории, украшенный эмблемой ООН – окруженный оливковой ветвью стилизованный земной шар. Эмблема красуется на самом видном месте – на лобовой стене зала, поблескивающей золотом, – в окружении архитектуры, которая неподражаемым образом ведет взгляд наблюдателя и открывает перед ним картину, которая полностью передает дух устава. Две мощные, скошенные стены смелым взмахом окружают партер. За узкими окошками видны переводчики-синхронисты, неотделимые от происходящей здесь работы, но взгляд неудержимо устремляется дальше, вперед, на подиум, и вниз, на трибуну, и кто бы там ни стоял, в архитектоническом средоточии зала, его невозможно не заметить, хоть он и кажется маленьким, всего лишь человеком, зависимым от сообщества других людей и их сплоченности.

Зал вмещает восемнадцать сотен делегатов, за длинными изогнутыми столами, липово-зеленого цвета с желтой окантовкой и с микрофоном на каждом месте. С огромного купола над партером светят вниз лампы, словно звезды. У человека, впервые входящего в этот зал, пресекается дыхание, и если он не законченный циник, здесь он прозревает, какие возможности открываются перед людьми.