Самое главное, когда я предложила вложить бабушкины деньги в «Снуп», именно Тофер посоветовал мне требовать акции, а не проценты за пользование капиталом. Рик и Ева меня отговаривали. Рассказывали о ненадежности подобного вложения, о том, что «Снуп» может прогореть. Тофер же настаивал — для тебя выгоднее иметь акции. И был прав.

Именно из-за Тофера я сегодня здесь. До сих пор не знаю, благодарить его за это или обвинять. Наверное, и то, и другое.

Девушка из шале — Эрин — сказала, что фуникулер выключают в одиннадцать. Значит, если Тофер на него успел, то скоро будет тут. В том-то и вопрос. Успел ли Тофер?

Я беспокойно выглядываю в окно, на кружащие снежинки. По прогнозу, ночью минус двадцать. В такой мороз люди умирают.

Я вздрагиваю от стука в дверь. Затягиваю пояс халата и поворачиваю замок. Сердце выскакивает из груди.

Это Ева.

— Лиз, можно войти?

Она сменила белое шерстяное платье на эластичные лосины, подчеркивающие фантастически длинные ноги. За ней, точно нефтяное пятно, плывет аромат духов. Крепкий, очень навязчивый. «Пуазон», кажется.

— М-м… ладно, — киваю я, скрывая досаду.

Чувствую себя в ловушке и не хочу впускать Еву в номер, но не представляю, как ей отказать.

Она проходит к окну и останавливается спиной ко мне, глядя на заснеженную долину. Я замечаю приоткрытую дверцу шкафа, в щель видны плечики с некрасивой измятой одеждой и два моих чемодана. Больший чемодан немного торчит, мешает дверце закрыться. Задвигаю его ногой поглубже.

Дверца хлопает, и Ева тут же оборачивается.

— У тебя все в порядке? — спрашивает отрывисто.

Я теряюсь. Что отвечать? Хотя она, наверное, спрашивает из вежливости, я все равно не привыкла, чтобы люди, особенно Ева, мною интересовались. Чувствую себя от этого голой. Я не могу придумать ответа, да ей он и не нужен, она продолжает:

— Хочу извиниться за эту неожиданную презентацию. Я боялась включать ее в расписание, думала, Тофер перехватит инициативу…

Вот оно что. Ева пришла вновь меня убеждать.

— Ева, прошу… — Головная боль, утихшая после ужина, возвращается. В голове стучит в унисон с сердцем. — Пожалуйста, давай не сейчас…

— Не переживай. — Ева берет мои ладони в свои, холодные и сильные. — Я прекрасно понимаю. На твоем месте я тоже разрывалась бы на части. Ты преданна Тоферу, я понимаю, конечно. Все понимают. Хотя мы обе в курсе…

Она умолкает. Продолжать не обязательно.

Еве вообще не нужно излагать доводы. За нее это делают факты.

У меня двенадцать миллионов причин проголосовать вместе с Евой. Ей незачем сочинять двенадцать миллионов первую.

— Да, — шепчу я. — Ева, все верно. Просто Тофер…

Тофер, который предоставил мне первый в жизни шанс, посоветовал настаивать на акциях. Разве можно сказать Тоферу, что я предаю его? Я впервые осознаю — мне страшно.

— Лиз, ты знаешь, как хочешь поступить; знаешь, как поступить необходимо… — Голос у Евы приторно-ласковый, она словно уговаривает перепуганного ребенка. — Я всегда тебе помогала, правда? Мы с тобой всегда друг о друге заботились, да?

Вспоминается вопрос Рика за ужином. Вопрос, вынудивший меня отодвинуть стул и выйти из комнаты. «Ну что, Лиз, как распорядишься полученной выплатой?» Очень дерзко, в лоб, с недвусмысленным намеком.

Ева действует более последовательно. Она знает, что эти деньги приводят меня в ужас. Для человека, который рос в бедности и прятал от игрока-отца последние пенни, двенадцать миллионов — невообразимая сумма. Умопомрачительная. Судьбоносная.

Ева не сомневается — убедят меня не деньги, а кое-что другое.