Ветер бил снегом по стенкам грузового контейнера. В этой глуши не осталось никакого другого звука. Тело стало всего лишь холодной безмолвной скорлупой. Оно имело имя Яна, что значит Божья милость .

Теперь Яна не значит ничего.

Запах крови и смерти звенел в контейнере, соперничая с запахом отбеливателя, медленно растекающимся по полу. В этот раз кровь была гуще, соединяясь с прозрачным отбеливателем. Красное и белое, обтекая одно другое, не смешивались без воздействия со стороны. Пришло время снова браться за уборку. Почему физиология организма всегда так омерзительна?

В пылу момента все звуки и образы обретали смысл и значение. Потом Яна умерла. Слишком рано и слишком быстро.

Она была слабой. Печально, жалко и опасно слабой. И теперь печаль разливалась по контейнеру вместе с гневом. «Как ты смела быть столь ничтожно бесполезной?» Схватить то, что было Яной, за лодыжку, оторвать тело от металла. Бросить в заледеневший снег. И воздух сразу очистился. Так-то лучше.

Теперь контейнер готов принять новую обитательницу. Такую, которая — надо надеяться — окажется сильной и будет драться. Проявит, по крайней мере, волю к жизни. Яна хоть поорала как следует. Когда видишь, как душа покидает тело, когда знаешь, что оно хочет жить, испытываешь невероятное возбуждение, оргазм, достойный рожденного в мгновенье кульминации сонета. Это чудесно.

Тот последний миг, когда жизнь уходит из тела, когда блеск в глазах гаснет и их наполняет пустота, недоступен большинству людей. Они никогда не увидят ничего подобного. Не испытают. Не насладятся этим мигом.

Погрузиться в этот миг — блаженство. Истинное, незапятнанное, чистейшее блаженство. И Яна боролась с неизбежностью. Звуки сопротивления вырывались из груди, из легких, из самой души. Возможно ли, что даже душа борется со смертью?

На этот раз веревки истрепались, и волокна пропитались кровью. Может быть, пора купить другие, но эти послужили хорошо. Блондинки менялись, но путы держали крепко, обеспечивая достаточно времени для игр. Прав был тот, кто сказал, что с блондинками веселее. Это очевидно каждому, у кого есть мозги.

Град забарабанил по металлу, и тело свалилось мешком на холодный снег за стенами контейнера, как будто даже боги были недовольны. Что отличает бога? Способность даровать жизнь или смерть — выбирать между жизнью и смертью?

Возможно.

В любом случае, следующая блондинка уже выбрана. Интересная штучка… Не такая, как другие. Красавица, поймать которую, наверное, будет нелегко.

Достойный приз.

Но прежде скорлупе, некогда содержавшей в себе Яну, предстоит выполнить еще одну работу, и время сейчас самое подходящее. Лорел это должно понравиться.

* * *

В своей оранжевой в полоску робе Мейер Джексон выглядел последним неудачником, потерпевшим поражение во всех своих жизненных начинаниях. Светлые засаленные волосы свисали до плеч, белки глаз прочертили красные прожилки, плечи ссутулились так, что грудь казалась вдавленной.

— Теперь можно поговорить, — устало сказал он.

Лорел, сидевшая рядом с Уолтером по другую сторону металлического стола от Мейера Джексона, внимательно наблюдала за ним.

— Вас представляет адвокат. Придется подождать, — ответила она.

Дверь открылась, и в комнату вошел приятный мужчина в светло-бежевом костюме. Светлые, высоко зачесанные на затылок волосы, круглые металлические очки в черной оправе, белая накрахмаленная рубашка, темно-бордовый галстук и в нагрудном кармане носовой платок в тон. Надо же…

— Извините за опоздание. На Мейн-стрит случилась авария, пришлось остановиться и убедиться, что никто не пострадал. — Он поставил на пол кожаный портфель и, сев на стул рядом с Джексоном, пристально посмотрел на Лорел. — О… Здравствуйте.