— В институте.

— По специальности кто?

— Какое это имеет значение?

Аспирант не ответил. Налущив несколько креветок, он начал метать в рот одну за другой, с хрустом разгрызал, проглатывал и каждую запивал добрым глотком пива. Зрелище впечатляющее. Насытясь, сунул в рот сигарету, пальцы отер прямо о скатерть. Уставил на меня умные глаза с застывшими белыми слезинками.

— Любопытно, как у вас, у совков, шарики крутятся. Вроде ничего, кроме помойного корыта, не видели, а тоже тянетесь к свету. Телку ему давай на две недели, пушку давай! Опомнись, Ваня. На хрена тебе? Олька тебя за сутки до усрачки отполирует, а потом застрелит из твоей же пушки. Не по плечу замахиваешься. Твой поезд, как вы раньше пели, давно на запасном пути. А ты, видишь, и не почуял.

— Позволь решить мне самому.

— Что ж, решай. Имеешь право. Но сперва гони должок.

— Приведи девушку, получишь деньги.

Он осердился по-настоящему: белые слезинки спрыгнули под веки, в глазах полыхнуло безумие. Но я выдержал его взгляд. Это всего лишь дрессированный пес, по недосмотру хозяина сорвавшийся с цепи. Его клыки и рычание меня мало беспокоили. Видали мы и пострашнее зверей. Включишь вечером телевизор, поглядишь на членов правительства — действительно мороз по коже.

— Не испытывай моего терпения, — тихо сказал аспирант. — Если хочешь в родной кроватке уснуть.

— Я ведь к тебе сам пришел. Неужто нельзя договориться по-доброму? Ты же культурный человек, Леонид Григорьевич.

— По-доброму? С тобой? — похоже, что-то в моих словах его озадачило. Я даже догадывался — что. Как если бы сорняк на грядке вдруг предложил человеку с лопатой заключить с ним мировую. Нелепо, но чего не бывает на свете. К этому же умозаключению, видно, пришел и Леонид Григорьевич.

— Две недели, — начал он, перебарывая себя, — вместе с накладными расходами — три тысячи баксов. Пушка — еще тысяча. Потянешь?

— Подумаю денек, — я с облегчением допил пиво. — Может, как оптовому покупателю, сделаешь скидку?

Второй раз засветилась щучья улыбка.

— Юморной? — сделал знак, и подскочил Вован-Сереня.

— Тащи сюда телку.

Тот куда-то убежал и через минуту привел Оленьку. Она была бледная, как лист серой писчей бумаги. Взгляд стеклянный, пустой. Но по крайней мере, на лице нет следов побоев. Вован-Сереня поддерживал ее под руку.

— Узнаешь Ваню? — спросил Щука.

— Здравствуйте, — вежливо поклонилась девушка. Без тени улыбки.

— Привет, — сказал я. Леонид Григорьевич пояснил:

— Чем-то ты, Оля, приглянулась старичку. Арендует тебя на две недели. Смотри, не подведи фирму.

— Хорошо.

— Ступай, мы тут еще кое-какие вопросы снимем.

Когда ее увели, спросил:

— Креветочек хочешь?

— Спасибо, я не голоден… Оленька у вас штатная?

— Какая тебе разница. Пользуйся… Все же не пойму, чего ты на нее клюнул? Ни кожи, ни рожи. Недаром говорят, на вкус и цвет товарищей нет… Ладно, гони монету!

Я достал конверт с пятнадцатью стодолларовыми купюрами, добавил туда сто пятьдесят долларов и передал ему.

— Сколько здесь?

Я сказал.

— Но это только долг. А за прокат телки? За пушку? Или насчет пушки передумал?

— Пока больше нету. Днями достану.

— Не по средствам живешь, Иваныч. Но я тебе верю. У тебя честные глаза. Да ты уж наверное ухватил, что нас обманывать — себе дороже выйдет.

Я кивнул уважительно.

— Значит, так. С тебя четыре куска. По пустякам больше не дергай. С Вованом будешь дело иметь. Насчет пушки. Тебе какую?

— Чтобы стреляла.