Он открыл ей объятия. Чуть не рухнул от кинжальной боли в спине, но все же распахнул руки ей навстречу, словно архангел Гавриил, который встречает потерянные души у жемчужных ворот. И она бросилась ему на грудь.

Это его едва не убило. Однако Жасмин ничего не заметила - слишком была расстроена.

- Не надо, хорошая моя. Все не так уж плохо. Ядовитый плющ - это не смертельно.

- Бабушка не узнала меня! А я писала ей письма, посылала открытки. Ну, может, под старость она стала слаба глазами?

Жасмин откинулась назад, чтобы взглянуть ему в лицо, но освобождаться из объятий не стала. Ей понравилось быть в кольце его сильных рук.

- Да нет, скорее уж у нее болезнь Альцгеймера. Я никогда раньше с ней не встречалась. Так и не знала бы, что у меня жива бабушка, если бы папа не рассказал о ней перед смертью, когда вернулся.

- Ага. Может быть, вернешься немного назад и расскажешь все по порядку? Кто, что, когда и где?

Жасмин глубоко вздохнула и начала свою историю, которую еще никто и никогда ее не просил рассказать. Никто не интересовался ею настолько, чтобы расспрашивать о ее детстве. Даже Эрик, если она начинала делиться с ним своими воспоминаниями, хмурился и переводил разговор на другое.

Лайон, конечно, тоже ею не интересуется, но у него, по крайней мере, есть терпение слушать. А Жасмин очень нужно выговориться. По-настоящему нужно.

- Родилась я в маленьком городке неподалеку от Талсы. Папа объезжал лошадей, но у него не очень-то получалось. По правде сказать, он только числился объездчиком, а большую часть времени пил. Я мало его помню, но мама рассказывала, что нас он никогда не обижал. Он был обыкновенный человек добрый, слабый и очень несчастный. Мечтал стать звездой родео, а выступал только на деревенских ярмарках. И вот однажды, наверное, ему стало невмоготу. Он встал и ушел. Навсегда.

- А когда же он рассказывал тебе о бабушке?

- Позже. Я его сначала не узнала. Не верила, что это отец, пока он не показал фотографию с мамой и мной маленькой. Я вспомнила эту фотографию, мама ее очень любила. Он был такой исхудавший, желтый, просто страшный, я сразу поняла, что он болен...

Жасмин всхлипнула и замолчала. Ей не хотелось снова ворошить в памяти те ужасные месяцы.

- Вот так. - Она хотела освободиться, но Лайон не отпускал ее, и в кольце его рук Жасмин было так хорошо, что она не стала настаивать.

- Не пойми меня не правильно, нам с мамой было хорошо вдвоем. Поначалу мама много плакала, но потом успокоилась. Ей стало легче - исчез большой ребенок, вокруг которого надо ходить на цыпочках. А я почти не помнила папу и совсем по нему не скучала. А теперь думаю: может быть, в этом дело? Если бы я его любила.., если бы больше о нем думала...

Лайон молчал, прижимая ее к себе. Пока он не шевелился, спина не давала о себе знать. Впервые за очень, очень долгое время он обнимал женщину не для того, чтобы уложить в постель, - просто потому, что жалел ее и хотел утешить. Впервые за долгое время. Может быть, за всю жизнь.

- Лайон! - прошептала она. - Прости, я не собиралась на тебя все это вываливать. Короче говоря, папа рассказал о бабушке, и я написала в дом престарелых. От нее ответа не было - ответил кто-то из персонала. Меня известили, что она сама писать уже не может, но очень радуется, когда получает письма и особенно подарки. Так что я продолжала писать. Посылала ей конфеты, крем для рук, пудру и все такое. А однажды купила для нее на распродаже чудесную ночную рубашку. Желтую и с кружевами. Так и не знаю, понравилась ей рубашка или нет. Надеюсь, что понравилась.

Несколько минут никто из них не произносил ни слова. Бледное февральское солнце быстро катилось к горизонту, и в воздухе холодело. Дятел перестал колотить по трухлявому дереву, скрипуче вскрикнул и улетел.