— Я понимаю тебя. И я согласен с тобой. Но поскольку ты так или иначе это регулярно делаешь, то я не могу понять, почему в данном случае ты устраиваешь вокруг этого такой большой хиппеж?

— Мне не пришлось ложиться ни с кем, чтобы издать книгу. Так почему я должна делать это, чтобы снять свою картину?

— Во-первых, они еще не сняли картину, не так ли? — сказал старый мудрый человек и улыбнулся, подчеркивая разницу между намерением и свершившимся фактом.

Она хотела было возразить, но он не дал ей ничего вставить и предостерегающе поднял руку.

— Выслушай меня, а потом можешь говорить. Прошло почти три года, как они купили право на книгу. За это время они сделали два сценария. Оба никуда не годились, и поэтому до сих пор нет картины. Не говори мне только, что книжка отлично распродалась, что продано сорок тысяч в твердом переплете, сто тысяч в клубном издании и миллион в карманном издании. И что по радио и телевидению показывали пятьдесят постановок, и что журнал «Тайм» поместил на обложке твой портрет «Женщина — писатель года». Я все это знаю, и ты знаешь, и киностудия это знает. Что еще киностудия знает, так это совсем немного, а именно: все это произошло три года назад. Потом были и другие книги — насколько я помню, не ты одна писательница в стране, есть и другие. И поверь мне, они предпочли бы не заклиниваться на твоей, трехлетней давности книге, а начать заново, с новой книгой, чем вгонять деньги в старую, тем более, что уже дважды терпели на ней фиаско.

Ты мне тут говорила, что именно тебе придется делать, чтобы подтолкнуть картину в производство, так? Позволь же тебе сказать, что пришлось для этого сделать мне. На протяжении всего последнего года, когда ты раздавала свои перепихоны направо и налево без всякой пользы, я умащивал, завтракал и подлизывался ко всем на киностудии, кто мог бы хоть как-то повлиять и помочь продвижению твоей картины. Слава Богу, что мне удалось в конце концов оживить ее и вернуть в список намеченных к производству картин. Мне удалось уговорить их передать ее Каслу, одному из ведущих продюсеров. Потому что, хотя я и знаю, что он жулик и ходок по бабам, но я знаю еще и то, что он, взявшись, сделает! И еще — он не только сделает, но и найдет способ заставить их довести дело до конца. Хорошо. Он все устроил. И теперь, видите ли, ты возмущаешься! А? Как это вам нравится? Я вот что тебе скажу. Я старый человек. Мне нет необходимости работать так много. Скоро я вообще передам свою контору молодому помощнику.

Не хочешь делать картину? Ради Бога, слова не скажу. Книга твоя, жизнь твоя, деньги твои. Лично я могу считать себя богатым человеком. Мне все это уже не нужно. Все, что я получаю, — это десять процентов, — он грустно вздохнул и покачал головой. — Так что иди-ка ты себе домой, отдохни, успокойся. Мы с тобой останемся друзьями. Ты напишешь новые книги. Я заключу на них новые контракты. Но все это в действительности будет не так-то уж и весело. А ведь могла бы получиться очень хорошая картина, — он опустил, наконец, руку и сказал:

— Теперь можешь говорить.

Но вместо того чтобы хоть что-то ему ответить, она стала истерически хохотать.

— Я сказал что-нибудь очень смешное?

— Нет, просто внезапно все показалось мне совершенно ирреальным.

— Тогда позволь мне вернуть тебя в реальность, — и его голос стал резким, даже злым. — В нашем деле есть только одна истина. Она всегда была и всегда будет. Она очень проста — снять картину. Всего-навсего. Ничего больше. Но и ничего меньше. Снять картину. И мне наплевать, что ты станешь делать, с кем спать, с кем не спать.