- Опытный, стервец! - подытожила Николь. - Ты будь с ним начеку. А уши у него так смешно шелушатся! Ты видела?

Мария кивнула, ей безумно хотелось спать, и она почти не воспринимала болтовню Николь.

- Ой, слушай, Мари, забываю тебя спросить. Там, в отеле "Мажестик", на конкурсе красоты под твоим именем выступала какая-то огромная девица, я была просто шокирована!

- Это моя кузина Уля, она высокого роста. Уля была вынуждена заменить меня, чтобы не платить неустойку.

- А-а, понятно! Так у тебя нашлась кузина?

- Ну, в общем, да.

- Что значит - в общем?

- В том смысле, что она гораздо моложе меня, что мы просто вместе работали на заводе, дружили. У нее никого нет. И я объявила ее кузиной. Она согласилась.

- А-а! - В глазах Николь мелькнул огонек, она что-то сообразила свое, тайное. Хотела сказать, но удержалась. - Так что, баиньки?

- Если можно. Я валюсь с ног, - призналась Мария.

- А как твой молодой адмирал?

- Никак. У меня нет известий…

- Ну ладно, ты и в самом деле засыпаешь. - Николь чмокнула ее в щеку. - Спокойной ночи!

- Спокойной ночи!

И они разошлись ко сну. Далеко в глубине дома часы пробили полночь. Мария переступила порог предназначенной ей спальни, той самой, в которой она очнулась когда-то, спасенная Николь от верной смерти.

LVII

"Вот и окончился наконец этот длинный-длинный день, - с наслаждением подумала Мария, поудобней умащиваясь на широкой кровати, с удовольствием вдыхая запах чистого тонкого белья, ощущая свежий ночной бриз, легко проскальзывающий сквозь москитную сетку в открытом окне, щекотно бегущий по белоснежной батистовой простыне. Ветерок ласково подбирался к лицу, к волосам, раскинутым по подушке, - Мария так устала, что у нее не было сил даже заплести на ночь косу. - Вот и окончился денек, полный опасных приключений, радостных встреч, серьезных бесед и пустопорожней болтовни…" Когда она прощалась с Николь, то была уверена - сейчас доберется до постели и уснет мигом, но не тут-то было… Спать хотелось адски, а в голове все крутились и крутились картинки прошедшего дня, обрывки чужих речей и ее ответов, как правило, не самых удачных. То вдруг возникало лицо румяной рыжеволосой Клодин с ее лилейной шеей, то неподвижные, волчьи глаза генерал-губернатора, то истеричная Николь с ее однообразными фокусами и резкими перепадами настроения, то одутловатое, постаревшее лицо доктора Франсуа, которое внезапно разгладилось и стало почти молодым, когда разговор коснулся изучения языков. "Кстати, где его рыжий кожаный портфель, с которым он не расставался в прежние времена?" - подумала Мария, и этот портфель стоял у нее перед глазами чуть ли не полчаса, до полного отупения, она еле освободилась от навязчивого видения, да и то только тогда, когда заставила себя переключиться на размышления о туарегах. "Как они теперь, бедненькие, в кутузке? - искренне пожалела Мария разбойников и тут же опомнилась. - А если бы туареги тебя поймали? И валялась бы ты сейчас, миленькая, на дне черной ямы, а не возлежала на батистовых простынях… Да, да, на дне черной ямы, из которой днем можно любоваться звездами, как из колодца…" Тех пленниц, что предназначены для гарема, сначала помещали в условия хуже скотских и нагоняли на них такого страха и подвергали таким мучениям, что те начинали мечтать о гареме как о рае земном, а о своем будущем хозяине как о единственно возможном благодетеле и избавителе от изощренных издевательств специальных слуг.