— Вот положеньице, — хмурился Махно, кусая губы. — Исидор, ступай за дверь, впускай их по одному, и чтоб никаких мне подношений.

Когда зашёл очередной крестьянин, Махно зорко осмотрел руки мужика: у того был в руке только свёрнутый кнут. Нестор успокоился.

Уже вечером, когда Махно вместе с Чубенко подбивал результаты первого дня председательской работы, к его матери явился Лютый, волоча полную корзину и мешок, набитый продуктами.

— Евдокия Матвеевна, это плата Нестору Ивановичу от хлеборобов. Но только, пожалуйста, не говорите ему об этом.

— Почему?

— Так он же бешенеет от этого. Кричит, что я де не поп, чтоб обдирать бедняков. А они ж сами его выбрали председателем и платят чем могут. Вот тут ещё надавали рублей. Пожалуйста, не говорите ему.

— Хорошо, Исидор, я поняла. Смолчу, — вздохнула Евдокия Махно, пряча деньги в карман фартука.

4. Рабочее дело

Запись в Крестьянский Союз растянулась на несколько дней.

Перелистывая свой труд, Нестор отмечал:

— Ты гля, кулаки-то не хотят в Крестьянский Союз вступать. Ну ничего, рано или поздно дойдёт дело до дележа земли — спохватятся. На ближайшем крестьянском съезде надо предложить вписать в резолюцию: на землю имеют право только крестьяне.

Махно не отказывал себе в удовольствии хихикать, изображая рожи помещиков, оказавшихся вдруг не записанными в крестьяне, а стало быть, не имевших права на землю.

Но поразмыслив и вспомнив, что в союз, в сущности, не записались и батраки, уже корил себя:

— Нет. Нельзя так. На землю все должны иметь равные права — и батраки, и помещики, и получать наделы согласно количеству душ в семье.

— Ну помещики там наработают, — съехидничал Крат.

— Пусть так. Но коль мы провозглашаем равенство, то и помещикам должны предоставить возможность трудиться.

Едва закончилась запись крестьян, как Махно потребовал от Чубенко:

— Давай заводских профсоюзников. Пошли Исидора на чугунолитейный и на мельницу, а Марченко — на мыловаренный, Филиппа — на пилораму и к столярам. В общем, командуй.

Вечером в клубе анархистов собрались профсоюзные деятели гуляйпольских предприятий.

На всякий случай Нестор проверил по списку заводов присутствующих:

— От завода Кригера?

— Есть, — отозвался голос.

— От Ливийского мыловаренного?

— Есть.

— Отлично. От Вечлинского? Есть... От Кригера... От мельницы...

— Товарищи, революция предполагает самое активное участие в ней трудящихся, ради которых она обычно и происходит, — начал Махно. — В нашей волости, вот, соорганизовались крестьяне. Я считаю, настало время и рабочему классу сказать своё веское слово. Ведь в программах основных партий заводы предполагается передать тем, кто на них трудится. И эсеры и мы, анархисты, стоим твёрдо на том, что земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. А ведь вы, профсоюзники, представляете интересы рабочих на местах, во всяком случае должны представлять. Что ж вы-то молчите?

— Товарищ Махно, ведь революция-то началась в Петрограде, — сказал Серёгин. — Вот и сейчас вольно или невольно все смотрят на столицу или хотя бы на Екатеринослав. Как там они?

— А анархисты считают, что всё должно идти снизу, от самодеятельности трудящихся. Что касается меня, то я предлагал экспроприацию всех денежных касс и банка, но мне товарищи отсоветовали, сказав, что не хотят видеть меня на виселице. Поэтому я предлагаю почти законный способ потрясти наших заводчиков. Все профсоюзы, объединясь, потребуют от всех без исключения хозяев предприятий увеличить зарплату рабочим, скажем, на сто процентов, то есть вдвое.