— А зачем нам больше, Настюшка? Я наверняка буду чаще в отсутствии, а тебе одной много ли надо?

Весь первый день они посвятили благоустройству своего жилья. Выбросили с ложа истлевшее сено вместе с дерюжкой, вымели, вычистили, подмазали где надо. Настя побелила стены и потолок. Нестор приладил в дверях крючок, наносил к печурке дров, затопил её. На ложе положили перину, привезённую с Гуляйполя, застлали лоскутным одеялом, поверх положили взбитые подушки. Вскоре в клетушке запахло жилым, хотя даже извёстка не могла перебить запах сыромятины и дратвы, въевшийся в стены старого жилья. Настя сияла, наконец-то она хозяйка этого угла.

Мария Лепетченко позвала их на ужин в дом, где в столовой, за составленными дугой столами, теснились первые коммунары, стучали ложками, хлебая единственное приготовленное блюдо — кулеш. Мария, варившая ужин в большом котле, и распоряжалась им:

-— Кому ещё добавить? Подходи.

Увидев вошедших Махно, тут же позвала:

— Идите сюда. Вот я вам место берегу.

Поставила перед ними миску, наполненную горячим хлёбовом, положила две ложки.

— Кушайте на здоровьичко.

После ужина Настя ушла в свою хибарку. Нестор остался на совет коммунаров и воротился уже много позже. Раздеваясь, сообщил жене:

— Завтра мы с тобой идём на веялку. Будем зерно очищать.

И в следующий день они попеременно крутили ручку веялки. Один крутил, другой подносил ведром и подсыпал зерно. Потом менялись местами. Настя была счастлива, наконец-то муж рядом.

Вечером смыли с себя грязь. Поужинали лапшой и опять Настя ушла в своё гнёздышко, а Нестор воротился, когда она уже спала, и раздеваясь сообщил:

— Завтра нас поставили на вывоз навоза в поле, Настенька. Хорошая работа, чистая, на свежем воздухе.

Но доспать эту ночь Нестору не пришлось, ещё в темноте в дверь застучали.

— Кто там? — спросил Махно.

— Нестор Иванович, открой. Это я — Лютый.

— Ну что случилось, Исидор?

— Беда, Нестор Иванович, из губернии комиссар явился. Мечет громы-молнии, грозит всеми карами, чуть не расстрелом.

— Т-так, — нахмурился Махно. — Ступай в дом, разбуди Лепетченко и Баскина.

В дом Махно явился уже одетым и с маузером на боку.

— Александр, — обратился к Лепетченко, — поднимай чёрную гвардию. Сколько у тебя сейчас?

— Семьдесят человек.

— Скачи по коммунам, командуй им «в ружьё» и намётом в Гуляйполе. Ты, Рувим, будешь руководить тут оставшимися. Воробьёва ни под каким видом не отпускай, пусть ремонтирует инвентарь.

— А вы скоро вернётесь?

— Откуда я знаю. Может, к вечеру, а может, через неделю. Ты батраков припрягай, сколь они будут волынить. А нет, пусть метутся к чёртовой матери, если не хотят работать в коммуне. У нас дело добровольное.

Махно на коне скакал в Гуляйполе в сопровождении Лютого и Ивана Лепетченко. Лютый посвящал Нестора в обстоятельства, ждущие его в Гуляйполе.

— Он ведь за что, комиссар-то, грозится. За тот угольный эшелон, который мы перехватили тогда на железной дороге. Уголь-то шёл в Екатеринослав.

— Ты что-нибудь говорил ему на это?

— Сказал, мол, без угля у нас бы остановились заводы.

— А он?

— А он кричит: за разоружение полка, за это, мол, расстрел. Да ещё и конфискация помещичьих земель противозаконна.

Подъехали к Комитету, Махно соскочил с коня, приказал Лютому:

— Ступай в гостиницу, приглашай комиссара.

Войдя в кабинет, Махно вынул из кобуры маузер, положил его у чернильного прибора.

Наконец дверь открылась и в комнату явился разгневанный комиссар в полувоенном френче (а-ля Керенский).