|
В жаровни поленьев сухих наложили От сухостоя, недавно наколотых острою медью. 310 Сунули в них и смолистых лучинок. За топкой следили Поочередно рабыни царя Одиссея. Тогда к ним С речью сам Одиссей обратился, рожденный богами: "Вот что, рабыни давно уж отплывшего вдаль Одиссея! Шли бы вы в доме туда, где почтенная ваша царица, 315 Возле нее веретена вертите, ее развлекайте, Сидя вверху у нее, или волну руками чешите. Я же в жаровнях огонь для всех тут поддерживать буду, Если б они здесь остались до самой зари златотронной, То и тогда бы усталость меня не взяла - я вынослив", 320 Так он сказал. Засмеялись они, друг на друга взглянули. Нагло Меланфо с красивым лицом Одиссею сказала. Долий был ей отцом. Воспитала ж ее Пенелопа, Много забот на нее положила, дарила наряды. Все же сочувствия в сердце к ней не питала Меланфо 325 И с Евримахом сейчас находилась в связи и любилась. На Одиссея Меланфо накинулась с бранною речью: "Что это, странник несчастный, с ума ты, как вижу я, спятил! Ты не желаешь пойти ночевать куда-нибудь в кузню Или в какую харчевню. Ты здесь без конца произносишь 330 Дерзкие речи средь многих мужей, никакого не зная Страха. Вино ли тебе помутило рассудок? Всегда ли Ум такой у тебя, что на ветер слова ты бросаешь? Иль вне себя ты, что верх одержал над бродягою Иром? Как бы сюда кто другой, посильнее, чем Ир, не явился! 335 Он бы, могучей рукою избив тебя справа и слева, Из дому вышвырнул вон, всего обагренного кровью!" Грозно взглянув на нее, Одиссей многоумный ответил: "Сука! Сейчас же туда я пойду, передам Телемаху Все, что ты здесь говоришь, и тебя на куски он разрежет!" 340 В страх сильнейший повергли слова Одиссея служанок, Быстро они через зал побежали, расслабли у каждой Члены. Подумали все, что угрозу свою он исполнит. Он же поддерживал свет, у жаровен пылающих стоя, И не о женщинах думал. Смотрел он на все, и кипело 345 Сердце в груди, и готовил он то, что потом и свершилось. У женихов не совсем подавила Афина желанье От издевательств обидных сдержаться. |
