В тюрьме их посадили в одну маленькую камеру. Мест на шконках не хватало, и парни спали на полу. На день с пола матрацы складывали на шконку в кучу. В камере больше десяти человек. Все парни хорошо одеты. С них, видать, шмотки не снимали. Глаз с Томильцем переглянулись. Кишки лучше, чем на них. Надо забрать. Ишь, прибарахлились. Глаз таких шмоток на воле не носил. А ему хотелось по этапам шикарно одетому кататься. Глаз с Томильцем расспросили пацанов, откуда они, какой режим, какие сроки, есть ли кто по второй ходке. Ребята с разных областей, и сроки небольшие.
После ужина Томилец подошел к парню, тот спал на шконке в самом углу, и сказал:
— На эту шконку лягу я. Забери матрац.
Парень покорно взял матрац. Глаз лег на шконку рядом с Томильцем. Под вечер Томилец сказал:
— Сегодня кишки забирать не будем. Завтра. Вон у того, рыжего, я возьму куртку. А у того, что через две шконки, свитер. И еще я возьму синий пиджак.
— Серега, куртка тебе будет мала. Ее возьму я.
— Тише говори. Куртка будет как раз.
— Ну, Бог с ним. Уступи мне.
— Нет.
— Но ты лепень путевый берешь.
— Глаз, хрена ли ты из-за куртки пристал?
И Томилец с Глазом чуть не поругались. Томилец куртку не уступил. Тогда Глаз решил взять себе черный костюм и розовую нейлоновую рубашку.
После завтрака Томилец культурно попросил свитер. Парень отдал. Затем у другого спросил пиджак. Тот не раздумывал. А куртку рыжий зажал.
— Ты, в натуре, пацан, — начал Томилец, — что ты жмешь? Ты в ней только до зоны доедешь.
И Томилец уговорил парня. Взамен отдал вещи похуже. Так же спокойно и Глаз обменялся, хотя у него были отличные вещи.
К вечеру кончилось курево. Стало скучно. С куревом веселее.
— Так, парни, — вышел на середину камеры Глаз, — сейчас притворюсь больным, стучите, и меня заберут в больничку. Там достану курева.
Пацаны постучали. Пришел дубак.
Через полчаса появилась медсестра. Она подошла к Глазу. Он лежал на куче матрацев, поджав к животу ноги.
Глаз знал, как надо косить на аппендицит. Его научил Доктор.
— Что у тебя болит? — спросила медсестра.
Глаз кривил лицо.
— Живот, — еле выдавил он.
— Расстегни брюки. Вот так.
Сестра мяла живот. Глаз молчал. Потом сильно надавила и, спросив: «Больно?», а Глаз ответил: «Нет»,— отдернула руку. Он застонал.
Медсестра не поверила.
— Ну-ка, — сказала она, — выпрями ноги.
Глаз попытался, и застонал.
— Хорошо, — сказала медсестра, — я забираю тебя. Пошли помаленьку.
Глаз приподнялся, но упал, застонав.
— Не могу идти.
— Сейчас принесут носилки, — уходя, сказала медсестра. Парни молча наблюдали за Глазом. Когда захлопнулась дверь, Томилец засмеялся и тихо сказал:
— Ну, молодец — Глаз. Хитрый Глаз. Ловко ты. Пацаны с восторгом смотрели на Глаза.
В дверях щелкнул замок. На пороге медсестра.
— Давай помаленьку дойдем до носилок.
Он попытался встать, но упал, заскрежетав зубами. Два работника хозобслуги занесли носилки в камеру. Парни положили на них Глаза, и взросляки понесли его. На лестничных площадках разворачивать носилки неудобно, и работники хозобслуги кряхтели. А Глаза разбирал смех. И он, прикрываясь рукой — хотя мужики и видели это, — смеялся.
Его занесли в палату, положили на кровать, и он спросил у больных курева.
— Что ты, парень, какое курево! В палатах не курят. |