— С ней или за ней?

— Наверно, все-таки за ней. Но тогда мне показалось… Я подумал…

— Понятно, что вы подумали, — кивнул Чешенко. — Продолжайте.

— Я сидел и смотрел на ее окна. Но они так и не зажглись. Тогда я развернулся и уехал. Вот и все.

Чешенко быстро записал услышанное и поинтересовался, как бы между прочим:

— А почему вы не говорили этого раньше? Не успели придумать?

— Вот поэтому и не говорил, — устало и безразлично ответил Самохвалов. — Вы бы все равно не поверили.

— Логично, — согласился следователь. — Только после вашего железобетонного вранья сейчас все это звучит еще менее правдоподобно. Ладно, допустим. Покажите, где вы стояли.

Он протянул Самохвалову панорамный снимок, сделанный с противоположной стороны улицы, и тот показал на край троллейбусной остановки. От этого места до подъезда было метров тридцать.

— Снова мимо, уважаемый. Если вы стояли именно в этом месте, то из-за кустов ничего не смогли бы увидеть.

— Хорошо! — сдался Самохвалов. — Я вышел из машины и стоял почти у самого подъезда. Но когда увидел, что Марина… не одна, спрятался за угол. А потом вернулся в машину.

— Сделаю вид, что верю, — покачал головой Чешенко. — Можете описать мужчину?

— Кажется, он был одного роста с Мариной, — неуверенно начал Самохвалов. — Во что-то темное одет. Мне плохо было видно.

— Худой, толстый, молодой, старый?

— Не знаю. Средний… Вы понимаете, каково мне сейчас? Ведь это из-за меня все! Если бы не я, она не бродила бы где-то ночью. А если бы я окликнул ее, зашел за ней в подъезд, она была бы жива! И ребенок! Ведь это был мой ребенок. Или… нет?

— Распишитесь. На каждой странице, — словно не слыша его, сказал Чешенко и кивнул конвоиру: — Можете забирать.

Не успел Самохвалов дойти до двери, как зазвонил телефон.

— Черт! — выслушав, сказал Чешенко. — Тащите его сюда!

Эта девушка встретилась мне совершенно случайно. И совершенно неожиданно. Она стояла у журнального стенда на Сенной и лениво перелистывала яркие страницы. Так же лениво поставила журнал на место и пошла по направлению к Садовой. Пройдя мимо, девушка скользнула по мне равнодушным взглядом — так же как и по всем без исключения встречным. На лице ее читалось такое чудовищное самодовольство, такая любовь к себе, замечательной, и уверенность в своей красоте, что мне стало не по себе. Но самым ужасным было то, что она как две капли воды походила на Ладу. Та, у парка Победы, была гораздо старше. Такой Лада стала бы годам к тридцати. Но эта… Эта была Ее ровесницей или даже чуть моложе.

Те же вьющиеся светлые волосы. Те же надменно прищуренные серые глаза под тонкими бровями вразлет. Те же высокие породистые скулы… И та же жесткость, стремление во что бы то ни стало подчинить жизнь себе, схватить ее за горло!

Мне надо было зайти на рынок, сделать кое-какие покупки и ехать на Лиговский к отчиму. Он опять болел, несколько дней уже не выходил из дома. Вчера вечером позвонил и пожаловался, что кончаются продукты. Конечно, с моей стороны было просто свинством так забросить старика, все-таки он один растил меня с детских лет. Прости, папа, но придется тебе немного подождать.