– Тони, – сказала вдруг меньшая девушка, с голубым шлемом под мышкой. Она уже вернулась к своему байку и села на него.

Голос её звучал как‑то слишком строго, будто она была недовольна командиром. И причину своего недовольства ей оглашать отчего‑то не хотелось. Она глянула на меня с жалостью, и от этого жжение у меня в брюхе растеклось убежавшим молоком. Девушка вдруг запустила руку в карман косухи, достала маленькую конфетку и бросила её мне. Да так ловко попала, что я схватил её зубами! Все засмеялись. Я развернул её и положил на язык, и в голове сейчас же прозвенел тихий колокольчик, стало как‑то тепло и даже мягко.

– Зачем «Кокамело» тратишь? – обозлился Тони. – Штука – сто иен!

– Да ладно, не жмись! Пусть пососёт!

– Всё, я сказал, – с напором ответил их босс. – Не лезь, Аоки, в наш разговор. И кончай моими конфетами бросаться.

Она сердито напялила шлем и крутанула ручку газа, пустив по улице шумное эхо. И губы при этом так крепко склеились, что колечко вперёд выпятилось. Она показалась мне очень сердитой, будто этот парень её крепко разозлил. Он и мне, честно, как‑то мало нравился – стукнул в бок и ещё чего‑то хочет. Но тут уж я сам виноват, что на чип никак денег насобирать не могу.

– Ну ты понял, сюнэн. Я твои данные скачал, никуда не денешься. Думай, где рубли брать будешь, а счёт я тебе на днях выставлю… Икудзо, камайну!

Байкеры прыгнули на аппараты и разом взревели моторами, чуть не оглушив меня. У них всюду нашивки и эмблемки с собако‑львами блестели – золотистые такие. Вокруг заметались блики от ярких боков их машин и спиц, они слились с огнями фонарей и опутали меня словно паутиной. А фары у них, видать, инфракрасные были, потому что совсем не светились. И тут я заметил, что у них на баках одинаковые надписи – слово «камайну» слоговой азбукой. И значок рядом, будто собаку со львом смешали. Грива львиная, а хвост как у айбо. Я азбуку эту, кану по‑нихонски, хорошо знаю, потому что народ у нас на острове только ею пользуется. А старые нихонские иероглифы почти никто не понимает. Кроме чиновников, которым всякие указания из Токё приходят.

Вот, значит, у байкеров этих даже название есть – «камайну», то есть «собако‑львы». Недаром же Тони это слово сказал.

Вот сел я в седло и подумал: «Ну как я так мог, замечтался! Куда глядел? Ладно мой старый байк битый‑перебитый, на нём царапин и вмятин не сосчитать, а человеку крыло погнул». Про деньги я даже не думал, ну какие там могут быть проблемы с жестянкой? Возьми да разогни, молотком подстучи для красоты, если перед девчонками неудобно или просто порядок любишь. Я сам так сто раз делал, и отец. Ничего, в рыбном порту мусор помету пару выходных, вот и накоплю – я на заборе под окном объяву видал.

Почему Тони меня сюнэном назвал? Неужели так заметно, что я ещё с девушками не встречался по‑настоящему? Или по мне сразу видно, что я только в прошлом году школу окончил?

Но больше мне девчонки мерещились, как они в блестящей своей коже на байках сидели, особенно которая поменьше. Конфетка у меня во рту перекатывалась, словно робокок в загоне, стукалась о зубы, и мне было хорошо. Даже брюхо болеть перестало. Да и чему там болеть‑то! Ночь вдруг стала тёплой, как летом, а фонари вдоль пустой дороги превратились в стебельки одуванчиков и качались приветливо, приглашали меня посидеть под их головками. Дорога покатилась вниз, и я мимолётом удивился, ведь она всегда была ровной, без всяких ям и пригорков. Не считая колдобин от грузовиков, конечно. Наверху заскрипел кибертран, но так здорово, словно в нём ехала музыкальная банда и лабала на гитарах. Это ребята на инструментах! Смачно они скрежещут, как настоящие колёса!

Здорово, что я повстречал таких весёлых ребят, новые знакомства завёл.