– Ну, нам лучше идти. Ладно, Гласс. Знаете, я внес ренту вперед, вы, по-моему, даже найдете немножко еды в кладовой, молоко и газеты будут приносить каждый день, так что с вами тут все будет в полном порядке. По утрам можете заниматься писанием своей собственной вещи, а после обеда принимайтесь за эту самую другую работу. Да не слишком шумите по вечерам, потому что в муниципальных домах себя надо вести прилично и тихо, это вам не Челси. Хотя нету особенной разницы, вон у тех похабников рядом порой по ночам играет электрогитара на полную громкость.

Мне не нравился этот начальственный топ, и ругань, и то, что Говард называет его просто Гласс. Мистер Гласс – да. Редверс или Ред – да. Но не просто вот так, по фамилии. Впрочем, с Говардом на самом деле ничего нельзя было поделать. Ред, однако, только улыбнулся и сказал, все в порядке. И мы пошли, и Ред очень умненько умудрился поцеловать меня в шею, когда Говард ушел вперед с багажом, а таксист ему помогал. И шепнул:

– Ты так и не пришла. Но ничего ведь не кончено, правда? Пришли мне открытку, пиши мне. – А я могла только как бы грустно улыбнуться.

Все мои чувства, наверно, перемешались. Каждую ночь я лежала в постели, и меня как бы одолевали какие-то вещи, которые происходили в том номере в «Висячей лампе». Оказалось, мне очень трудно объяснить, но когда ты вот так вот с мужчиной, то он уже не мужчина, а просто масса звуков, запахов, тяжести на тебе Я всегда думала, будто па самом деле запоминать всякие вещи дело твоих мозгов, но на этот раз помнили части тела. Я теперь как бы раздваивалась и знала, что было бы очень опасно позволить этим чувствам меня одолеть, так как это означало бы бегство от Говарда. Но вполне хорошо представляла, как кто-нибудь был бы готов все отдать за такую конкретную вещь. Я имею в виду, в этой жизни на самом деле так мало всего, что оказывается, жить стоит лишь ради необычных моментов, и если думаешь, будто такие странные моменты удастся опять пережить, то жизнь станет чудесной и обретет смысл. Можно было подумать, в ней и раньше был смысл, как я думала, но теперь пришло что-то новое, и от него все казалось каким-то немножко поблекшим. В любом случае, на самом деле было очень хорошо, что мы тогда поехали отдыхать, с той точки зрения, что не сделали ничего такого, за что все сочли бы нас глупыми и дурными, мама с папой определенно, – мы к ним вчера ненадолго зашли повидаться, сказать до свидания, мама заплакала, видя нас хорошо одетыми и живущими на широкую ногу. «Нет, моя девочка, – я должна была это себе повторять, – не глупи. Он просто неряха-поэт, в жизни есть больше этого, про любовь он ни слова не говорил, а у Говарда именно это чувство ко мне, и у меня к нему тоже». Вот что я себе твердила. А какой Говард с виду красивый, а какой хороший человек. И тут Ред, грязный и много пьющий, и, в любом случае, он присутствовал в моей жизни не больше пары дней. Это была одержимость, вот что это было такое, одержимость, – когда я припомнила это слово, мне стало гораздо легче.

Чтоб не затягивать эту историю, мы прибыли в Лондон и поехали в тот самый очень большой отель возле парка в самом центре Лондона, разумеется на такси. Странно, в самом деле, что делает с тобой одежда. Не будь на мне норки, я бы себя чувствовала по-настоящему маленькой и совсем не на своем месте, шагая по тому самому огромному вестибюлю, полному стройных женщин и мужчин с сигарами, а за нами несли чемоданы из свиной кожи, и портье козырнул, когда Говард сунул ему бумажку в десять шиллингов.