– Заходи, Джейсон. У тебя есть минута, чтобы попрощаться. Подожду тебя за дверью. Я с ним закончил.

Глава 5

Джейсон

Сколько я ждал этого момента? Три года, четыре? На самом деле, всю жизнь. Сейчас мне не нужно лгать и прятать воспоминания в темный чердак, подальше от оставшихся крупиц здравого смысла. Я не помню выражения его лица и подробностей событий… Мне было шесть. А потом два десятка лет я не помнил, что когда-то мне было шесть. Я не помнил не только лицо садиста, насильника и педофила, укравшего мое детство, но и нежные черты матери, ее руки, поцелуи, ласковый голос, которым она пела песни на ночь. Ее слезы… Я не видел их. Но я знал, что они были. Целые реки слез и океаны отчаяния, которые привели ее в тот день в ванную комнату с определенной целью. Моя мать не была больна, не больше, чем я, по крайней мере. То, что с ней случилось, не было приступом шизофрении. Роковое стечение событий. Ее толкнули за грань.

Все эти годы я не любил ее. Она была лицом с фотографии, красивым, чужим. Я не скорбел, не гадал, какой она была.

А сейчас я все время думаю, что этот человек, который сейчас смотрит на меня глазами, полными ужаса и панического страха, он забрал у меня слишком много, чтобы я просто плюнул ему в лицо и ушел.

Моя двойная жизнь подошла к концу вместе с его единственной и мерзкой… Едва теплящейся жалкой жизнью в этом воняющем теле. Я молчу, глядя в одутловатое из-за действия яда и паралича лицо, представляя, что мог бы сделать с ним, не обладай кураре парализующим действием. Ремни – это, пожалуй, меньшее .... Наверное, моя рука не дрогнула бы.

Я не могу оторвать взгляд от этой бездны муки и предсмертной агонии, которая плещется в покрасневших глазах Лайтвуда.

Он превратил меня в чудовище, а теперь я пришел посмотреть, как он умрет, задыхаясь, обливаясь потом, мочась под себя. Смерть воняет, она отвратительная, грязная, неизлечимая.

Я не отпущу его взгляд, пока последнее дыхание не сорвется с перекошенных губ. Я хочу видеть, как этот ублюдок отправится в ад. Я хочу быть проводником, мне нужно…

Никаких больше игр. Только мы остались.

Я не наивен, я не думаю, что завтра все станет по-другому. Не станет. Я не проснусь другим человеком. Добрым, справедливым, непорочным.

Но мне однозначно станет легче дышать.

Моя фиктивная смерть подарила мне много преимуществ. Одно из них – полная свобода. Мне не нужна Изида. Я не хочу власти.

Я пришел туда, где должен быть.

Момент истины.

В его глазах нет раскаяния. Нет, Лайтвуд никогда не сожалел ни об одном из своих преступлений. Он шел на поводу своих больных желаний, упиваясь безнаказанностью и вседозволенностью.

Я вижу, как его дыхание становится реже… Яд добрался до легких. Осталось чуть-чуть. Мы смотрим друг на друга, встречая смерть. Принимая ее. Я вижу, как его покидает страх…

Я мог бы достать оружие. Пистолет или нож. И то, и другое я мог бы взять на последнюю встречу со своим врагом, но я не взял.

В моей руке… скрипка.

Я подношу ее к плечу и играю Реквием.

Мы оба здесь. Шестилетний невинный мальчик и тридцатипятилетний подонок. Лайтвуд узнает каждого. Понимает.

Я улыбаюсь, исполняя нарастающую мелодию Моцарта со всем своим нерастраченным талантом. Феерично, пронзительно. Мое сердце колотится, и я закрываю глаза, отпуская Лайтвуда, мои губы шепчут проклятия, которые он уже не слышит…

И когда я заканчиваю, опуская скрипку, и смотрю на человека, который сыграл в моей жизни не последнюю роль, то успеваю поймать его последний осознанный взгляд, полный слез…

Я закрываю лицо ладонями, опускаясь на пол.