У нас же прямо-таки нужда казацкая,
и вы, судари, должны нам ее простить, а что ото всей души предложено будет, принять с открытым сердцем. Я с пятью сыновьями сидим на одной
деревеньке да на десяти с лишним слободках, а при том еще и оную барышню опекаем.
Слова эти наместника удивили, ибо в Лубнах он слышал, что Разлоги были немалым шляхетским имением и принадлежали некогда князю Василю, отцу
Елены. Однако поинтересоваться, каким образом перешли они в руки к Константину и его вдове, он счел неуместным.
- У вас, значит, любезная сударыня, пять сыновей? - вступил в разговор Розван Урсу.
- Было пятеро, один в одного, - ответила княгиня. - Да только старшему, Василю, нехристи в Белгороде очи факелами выжгли, отчего он умом
повредился. Когда молодые в поход уходят, я остаюсь только с ним да с панною, с которою одни хлопоты, радости же никакой.
Высокомерный тон, с каким старая княгиня говорила о племяннице, был столь явен, что не ускользнул от внимания Скшетуского. В груди его
закипел гнев, и он чуть было не сказал грубое слово, но брань замерла на устах, когда, взглянув на княжну, поручик при свете месяца увидел в
глазах ее слезы...
- Что с тобою, любезная барышня? Отчего плачешь? - тихо спросил он.
Княжна не ответила.
- Я не могу видеть твоих слез, - сказал Скшетуский и наклонился к ней, а заметив, что старая княгиня беседует с господином Розваном Урсу и
не глядит в их сторону, продолжал допытываться: - Ради бога, скажи хоть слово, ибо, клянусь небом, я кровь и здоровье отдам, лишь бы тебя
утешить.
Внезапно поручик почувствовал, что кто-то из верховых так сильно теснит его, что кони чуть ли не боками трутся.
Разговор с княжною прервался, а Скшетуский, удивленный и разозленный, поворотился к невеже.
При свете месяца он увидел глаза, глядевшие дерзко, вызывающе и вместе с тем насмешливо.
Страшные очи эти светились, точно волчьи глазища в темном бору.
“Это еще что такое? - подумал наместник. - Бес или кто?” - и, глядя в упор в горящие зрачки, спросил:
- А с чего это ты, сударь, конем напираешь и глазами меня буровишь?
Всадник ничего не ответил, однако глядеть продолжал так же упорно и нахально.
- Ежели темно, могу огня высечь, а ежели узка дорога, давай-ка в степь! - сказал наместник, повышая голос.
- А ти одлiтай, ляшку, од коляски, коли степ бачиш, - ответил всадник.
Наместник, будучи человеком в решениях скорым, без лишних слов так сильно пнул лошадь наглеца в брюхо, что та всхрапнула и одним скачком
прыгнула к самой обочине.
Всадник ее осадил, и какое-то мгновение казалось, что он собирается броситься на Скшетуского, но тут раздался резкий, повелительный голос
старой княгини:
- Богун, що з тобою?
Эти слова произвели немедленное действие. Всадник поворотил коня на месте и переехал по другую сторону кареты к княгине, та же продолжала:
- Що з тобою? Эй! Ты не в Переяславе и не в Крыму, а в Разлогах, не забывай. А теперь поезжай-ка вперед да проведи телеги, а то яр сейчас
будет, а в яру темно. Ходи, сiромаха!
Скшетуский был сколько удивлен, столько и разгневан. Богун этот, как видно, искал ссоры и добился бы своего, но зачем? С чего вдруг это
нежданное недоброжелательство?
В голове наместника мелькнула мысль, что причиною тому княжна, и он в этой мысли утвердился, когда, взглянув на лицо девушки, увидел,
несмотря на ночную тьму, что оно было белее полотна и что написан на нем нескрываемый ужас. |