|
Удушенный стал потихоньку приходить в себя. Какое-то время водил он налитыми кровью глазами по незнакомцам, затем попытался встать. Солдат, прежде разговаривавший с наместником, приподнял лежавшего, подхватив под мышки; другой сунул ему в руки обушок, на который незнакомец тяжело оперся. Лицо его с надувшимися жилами оставалось багровым. Наконец сдавленным голосом он прохрипел первое слово: - Воды! Ему дали горелки, которую он пил и пил, и, как видно, не без пользы, потому что, оторвавшись наконец от фляги, спросил уже более отчетливо: - У кого это я? Наместник встал и подошел к нему. - У тех, кто вашу милость спасением подарили. - Значит, не вы накинули аркан? - Наше дело, милостивый государь, сабля, не аркан. Бесчестишь добрых жолнеров подозрением. А поймали тебя какие-то лихие люди, татарами переодетые. На них, ежели любопытствуешь, можешь поглядеть; вон они, как бараны порезанные, лежат. И наместник указал рукой на темные тела, лежавшие у подошвы взгорья. Незнакомец на это сказал: - Если так - позвольте же мне отдышаться. Ему подложили войлочную кульбаку, устроившись на которой он погрузился в молчание. Это был мужчина в расцвете лет, среднего роста, в плечах широкий, почти исполинского телосложения, с поразительными чертами лица. Голову он имел огромную, кожу дряблую, очень загорелую, глаза черные и, точно у татарина, слегка раскосые; узкий рот его обрамляли тонкие усы, по оконечьям расходившиеся широкими кистями. На мощном лице были написаны отвага и высокомерие. Тут совмещалось что-то притягательное и вместе с тем отталкивающее: гетманское достоинство, смешанное с татарской лукавостью, благожелательность и злость. Отсидевшись несколько времени, он встал и, не поблагодарив, совершенно неожиданно отправился глядеть на убитых. - Мужлан! - буркнул наместник. Незнакомец между тем внимательно вглядывался в лицо каждому, качал головою, словно поняв что-то, а затем медленно направился к наместнику, шаря по бокам и машинально ища пояс, за который хотел, как видно, заложить руку. Не понравилась молодому наместнику таковая значительность в человеке, только что вынутом из петли, поэтому он язвительно сказал: - Можно подумать, что ты, ваша милость, знакомых ищешь среди этих воров или заупокойную по ним говоришь. Незнакомец серьезно ответил: - И не ошибаешься ты, сударь, и ошибаешься; не ошибаешься, потому что искал я знакомых, однако, называя их татями, ошибаешься, ибо это слуги некоего шляхтича, моего соседа. - Не из одного, видать, колодца берете воду вы с тем соседом. Странная какая-то усмешка скользнула по тонким губам незнакомца. - И в этом ты, сударь, ошибаешься, - пробормотал он сквозь зубы. Спустя же мгновение добавил погромче: - Однако прости мне, ваша милость, что я надлежащей не выразил благодарности за auxilium <помощь (лат.).> и успешное спасение, каковые меня от столь неожиданной смерти упасли. Мужество твое, ваша милость, покрыло неосмотрительность того, кто от людей своих отдалился; но благодарность моя самоотверженности твоей не меньше. |
