– Во-первых, с текстами я тебе ничего железно не обещал! – отвечал на это Переплет. – Это, брат, не так-то все просто. Нет у меня, оказывается, таланта стихотворца. Более того – даже таланта стихоплетца… А про комсомол даже и не заикайся. Хотя… – Он задумался и посмотрел на книги на столе. – Я тебе все-таки благодарен.

– Это за что же? – заинтересовался Дрюня.

– За урок, – сказал Переплет, дабы Григорьев не вздумал записать его в должники. – Буду теперь держаться подальше от твоих дружков! В жизни такого убожества не видел!

– Ничего ты, Саня, не понимаешь в жизни! – махнул рукой Дрюня. – А я тебя еще хотел свозить в Кронштадт. Там у нас намечается кое-что!

– Благодарю покорно! У меня, Дрюня, морская болезнь!

– Эх ты, крыса сухопутная! – вздохнул комсомольский вожак.

Затем последовали жалобы на трудности работы в нынешнее время, когда всякие ВИА плодятся, как грибы после дождя, и за всем нужен глаз да глаз.

– Ты еще попытайся разок со стишками-то! – попросил он. – Или, может, знаешь какого-нибудь свободного поэта? Это же легкие деньги, блин!

Акентьев задумался.

– Знал я, Дрюня, одного поэта, – сказал он, наконец, – но было это давно и неправда…

– Стоп-стоп! – всполошился комсомольский вожак. – Где он сейчас?

Переплет опять помолчал, вдруг поняв, что сам не знает, как ответить на этот вопрос. Еще недавно он не сомневался, что дурак Невский покончил с собой после выпускного. Любовь-морковь, стихоплет несчастный. Но с некоторых пор стало ему казаться, что все не так просто.

– Кто его знает… – сказал он, наконец.

– Если в Питере, то найдем! – заверил его Дрюня. – Ты мне только фамилию скажи! Я его и под землей отыщу!

Переплет посмотрел на него внимательно и вдруг расхохотался. Дрюня пожал плечами и залез в сумку с видом фокусника, который сейчас вытащит белого кролика. Но вытащил он, конечно, не кролика, а бутылку бурбона Old Tennessee.

– Особенный напиток для надежды переплетного дела Союза! – говорил он, разливая по стаканам.

Переплет заверил его, что на загнивающем Западе это кукурузное пойло – такой же плебейский напиток, как у нас дешевый портвейн. Дрюня не поверил и сослался при этом на ковбоев и пиратов.

– Пираты пили ром! – сказал Акентьев, но от угощения не отказался.

Потому как с паршивой овцы хоть шерсти клок!

– Ну и как наши успехи на профессиональном фронте? – спросил Григорьев. – Кстати, чем они там у вас измеряются?

– Да вот «Капитал» переплету, и считай, жизнь прожита не зря!

– А за такие слова, товарищ Акентьев, можно и привлечь к ответственности! – усмехнулся Дрюня. – Чувствуется в них какая-то неуместная в нашем обществе ирония!

– Ага! Знаешь анекдот про то, как в комитет приводят гражданина? Что, спрашивают, антисоветчину нес? Нет, он вообще немой. Но плевался с таким видом!

– Я тебе тоже могу рассказать анекдот! – Дрюня затряс пальцем. – Спрашивают человека в тюрьме – за что посадили? За лень, говорит, – мы с другом анекдоты травили! Я поленился пойти утром донести – успею, думал. А он не поленился!

– А ты меня не пугай! – сказал Акентьев. – Не страшно!

– Смело товарищи в ногу, духом окрепнем в борьбе! Что-то ты очень расхрабрился, Саня! Может, протекцию какую-то получил?

– Нет, – сказал Переплет, – просто мне все теперь можно, Дрюня.