На рассвете, когда Ратх собрался уходить и выглянул из комнаты, отец и Черкез сидели напротив времянки, на веранде, ждали пока он проснется. Как только он выглянул, Каюм-сердар окликнул его:
— Хей, сынок, выходи, не бойся! Видно, жестко спать у демократов, раз возвратился в свою постель?
Ратх промолчал. Лишь взглянул на веранду, где сидели отец и старший брат, кивнул им и начал умываться из рукомойника. Умывался и думал: «Попался все-таки… Зачем я, дурак, согласился заночевать? А Аман дрыхнет… Ему хоть бы что». Вытираясь полотенцем, Ратх вошел в комнату и толкнул ногой брата.
— Встань, Аман. Предстоит разговор…
— Что? Какой разговор? — мигом пробудился Аман.
— Вон, посмотри, — указал кивком Ратх на веранду,
— А, индюки, — тихонько заругался Аман. — Выследили все же. Ну, ты не бойся.
— Выходите оба! — приказал отец. — Чего вы там чешетесь, словно за ночь блох набрались?
— Поднимайтесь сюда, не бойтесь, — великодушно сказал Черкезхан.
— Сначала выброси свою пушку, — попросил Ратх. — А то ты когда надо и не надо стреляешь из нее.
— Слово офицера, младшенький, с твоей головы не упадет ни волоска! Но и ты поклянись, что будешь вести себя благоразумно.
— Мне не в чем клясться, у меня нет никакого оружия.
— Ладно, поднимайтесь сюда, — примирительно позвал Каюм-сердар. — Вместе чай попьем, да поговорим — как нам жить дальше.
Братья поднялись и сели на кошму, постеленную на веранде. Каюм-сердар, посмеиваясь в бороду, словно поймал на охоте зайца, а не сына, спросил:
— Ты где же ночуешь, Ратх? Говорят, на конюшне?
— Где придется, — ответил тот настороженно. — Люди везде добрые есть.
— Много тебе платят демократы за то, что прислуживаешь им?
Ратх хмыкнул и ничего не ответил. Черкез посмотрел на отца, у которого начали наливаться глаза кровью, и примирительно сказал:
— Не сердись, отец. Тогда мы, действительно, напугали его слишком сильно. Кто мог подумать, что один выстрел отгонит его от дома на три месяца. Но обещаем тебе, Ратх, к оружию не прибегать. Только выслушай нас… Мы хорошо понимаем, что ты сегодня, как заблудившийся ягненок, попал в стаю волков и не можешь из нее выбраться: ждешь, пока тебя съедят. Но мы решили помочь тебе… Ты любишь ходить с демонстрантами и носить знамена… И мы тоже решили проводить демонстрации со знаменами. Тебя мы попросим, чтобы возглавил нашу демонстрацию.
— Не мудри, Черкезхан, — обиженно отозвался Ратх. — Говори понятнее. О какой демонстрации говоришь?
— О самой настоящей, младшенький. Сейчас, когда два великана — ак-падишах и демократический аджарха [Аджарха — мифическое чудовище, дракон] схватились не на жизнь, а на смерть, туркмены решили помочь ак-падишаху. Мы соберемся все вместе и пойдем по улицам и в солдатские дворы. Мы будем Требовать от имени туркменского народа, чтобы русские босяки и солдаты подчинились государю-императору. Тебе, Ратх, мы поручаем возглавить туркмен нашего аула.
— Ты что, Черкез?! — вспылил Ратх. — Ты за кого меня принимаешь? Ты думаешь, я для тебя — седло? На какую лошадь меня ни положи, везде подойдет?
— Ратх, не дури, — сказал, не меняя тона, Черкезхан. — Аман тоже с тобой пойдет. И я с вами вместе буду. И Ораз-сердар тоже. И другие офицеры, и богатые чиновники будут с нами.
— Нет, никогда! — твердо сказал Ратх и вскочил с кошмы. — Никогда! — Он перескочил через перила веранды и быстро пошел к воротам. |