«Из итого весьма красноречивого факта с очень высокой степенью вероятности можно сделать вывод о том, – рассудил Хебстер, – что газеты, которые я читаю, все это время лгут напропалую, а нанятые мною социологи и экономисты недостаточно компетентны. И очень возможно, что общество, которое в основном интересует меня как совокупность потребителей моих товаров, начинает менять общие установки, и со временем они окажут глубокое влияние на его потребительскую ориентацию».

Вполне возможно, что экономика ОЧ уже прошла пик своего расцвета и теперь постепенно сползает к хозяйничанью в ней ЧПВ, к той сравнительно безопасной форме, когда ее устойчивость, пусть и на гораздо более низком общем уровне, поддерживается фанатичной слепотой таких людей, как Вандермеер Демпси, определяющих рамки потребительского спроса, за которые опасается выходить общество в целом. Примерно такую же эволюцию – или скорее, инволюцию – совершила экономика Рима времен империи две тысячи лет тому назад, но в гораздо более замедленном темпе. Основанная на активной ростовщической и коммерческо‑спекулятивной деятельности, она за три быстро промелькнувших столетия настолько деградировала, что вся империя превратилась в статичный, безынициативный мир, в котором совершенно угас бизнес, банковская деятельность стала считаться грехом, а богатство, которое не было унаследовано от предков, вызывало самые громкие нарекания и рассматривалось как неправедно нажитое.

«И сейчас люди тоже уже, возможно, начинают задумываться о приобретении тех или иных товаров, исходя из морально‑этических соображений, а не из их потребительских свойств, – понял Хебстер, сводя разрозненные, довольно смутные умозрительные догадки к беспристрастному, вполне определенному выводу. Ему припомнилась целая папка блиставших остроумием объяснений, которые направил ему Отдел изучения рыночной конъюнктуры по поводу упорного нежелания покупателей приобрести наборы блицпосуды „Ева“, в названии которой была отражена быстрота и легкость ее мойки. Тщательно проработанные выкладки исследователей, насколько понял Хебстер, сводились к тому, что женщины непроизвольно связывали название товара с некоей Евой Блинштейн, фотографии которой недавно появились на первых полосах газет всего земного шара в связи с тем, что она настолько наловчилась орудовать ножом для резки хлеба, что умудрилась перерезать им глотки пятерых своих же детей да еще и двух любовников в придачу. Взглянув на приведенные в конце отчета красочно оформленные диаграммы и графики, Хебстер тогда только скучающе зевнул и усмехнулся.

«Вероятно, все это – не более, чем обычная подозрительность домохозяек к абсолютно новой идее, – пробормотал тогда Хебстер, – когда после многих лет тщательного отмывания посуды им вдруг сказали, что такого же эффекта можно достичь в десять раз быстрее! Домохозяйке никак не верится, что ее блицпосуда осталась такой же после снятия самого верхнего слоя молекул. Надо, пожалуй, посильнее подналечь на соответствующие разъяснения – например, связать этот процесс с безвозвратно теряемыми частицами эпителия во время купанья под душем».

Он сделал несколько карандашных пометок на полях и отпасовал проблему для немедленного доведения до нужной кондиции в Отдел рекламы и маркетинга.

Но тогда же произошел и резкий спад спроса на мебель – почти за целый месяц до обычного прогнозируемого сезонного спада. Поражало всякое отсутствие интереса к «Креслу‑люльке Хебстера», которое должно было произвести настоящую революцию в отношении позы, в которой люди привыкли сидеть за последние несколько тысячелетий.

В памяти всплыли и еще более десятка трудно объяснимых сбоев, имевших место на рынке сбыта за последнее время, и притом только на рынке сбыта потребительских товаров.

Все сходится, решил Хебстер. Изменение покупательских привычек не отражается на положении дел в тяжелой промышленности по меньшей мере в течение года.