– Оборона – да, согласен. Но финансирование частных армий и незаконная торговля оружием – и все это за счет средств сочувствующих из Англии и Голландии, – это совсем другое дело. Это государственная измена.

– Всем известно, что Гиза и его католических союзников финансируют испанские Габсбурги.

– Это беспочвенные спекуляции, – отмахнулся Видаль.

На мгновение оба умолкли.

– Скажи мне, Видаль, – произнес наконец Пит, – ты никогда не задаешься вопросом, почему ваша Церковь видит для себя угрозу в том, что мы проводим богослужения не так, как вы?

– Это вопрос безопасности. Сплоченное государство – сильное государство. Те, кто противопоставляет себя всем остальным, ослабляют общество.

– Возможно, – ответил Пит, тщательно подбирая слова. – И все же есть люди, которые утверждают, что истинная причина, по которой Католическая церковь пытается не дать нашим голосам быть услышанными, – это ваши опасения, что мы правы. Вы страшно боитесь, что, когда люди услышат евангельскую истину, подлинное слово Божие в том виде, в каком оно было задумано – а не как его на протяжении многих поколений толковали священнослужители, – они присоединятся к нам.

– Оправдание одной верой? Отсутствие необходимости в священнослужителях, право совершать службы на обиходном языке, никаких больше монастырей, никакой благотворительности, никаких добрых дел?

– Никакой больше покупки места в раю вне зависимости от того, много или мало ты нагрешил.

Видаль покачал головой:

– Людям нужны чудеса, Пит. Им нужны реликвии, нужно ощущение Божьего величия, не постижимого разумом.

– Полусгнившие ногти, обломок кости из тела мученика?

– Или кусок ткани?

Пит вспыхнул: выпад достиг цели.

– По-твоему, Бог действительно присутствует в этой шелухе?

Видаль вздохнул:

– Если забрать у них таинство Бога и свести все к жизненной прозе, ты тем самым вычеркнешь из их жизни бо́льшую часть красоты.

– Какая красота в том, что люди забиты и невежественны, что их запугивают, чтобы добиться покорности? Какая красота в том, чтобы терзать тело ради спасения души? Но я отвлекся. Нет никакой причины, по которой католики и протестанты не могут жить мирно бок о бок, уважая чужие взгляды. Мы все французы. Это то, что нас объединяет. Нечестно выставлять всех реформатов изменниками.

Видаль сложил ладони вместе.

– Ты отлично знаешь, что среди твоих товарищей по вере немало таких, кто оспаривает власть короля и подвергает сомнению его право помазанника Божьего властвовать. Как я уже сказал, друг мой, это государственная измена.

– Я признаю, что существуют такие, кто подвергает сомнению право его матери властвовать, но это не одно и то же. Всем известно, что Карла куда больше интересуют его собаки и охота, нежели государственные дела. Он ребенок. Каждое решение, которое принимается от имени короля, на самом деле принимается Екатериной, королевой-регентом.

– Ты осведомлен о реалиях придворной жизни ничуть не больше, чем я.

– Да это ни для кого не секрет, – возразил Пит. – То, что предлагается гугенотам, – это не более чем шанс стать гражданами второго сорта. Ты сам знаешь, что это правда. Так даже в этих крохах им пытаются отказать. Гиз и его сторонники считают, что мы вообще не должны быть гражданами. Для них любая уступка – это уже слишком много, даже право вести службы на нашем родном языке.

– Ты так говоришь, как будто право вести службы на французском – это сущий пустяк.