– Опиши! – забыв, о чем они только что говорили, Мистина шагнул к нему. – Какой он?

– Такой… с ручкой золоченой.

– С какой ручкой? На что похожа? – Мистина сделал быстрый знак, и оба телохранителя, Альв, Ратияр и Лют передвинули свои мечи с бока, из-под плащей, так чтобы Красила мог их видеть. – Какая рукоять? На шапочку похожа? Острую, округлую или из трех долей? Из пяти?

Красила сморщил лоб. Золоченую рукоять он помнил, но мелочи в голове не задержались.

– Такая… грибком вроде. Как жар горит!

Мистина подавил досадливый вздох. Это описание подходило почти к любому из дорогих «корлягов», украшенных серебром, золотом или медью.

Ингваров меч! Волчий Зуб, довольно новый, раздобытый в ларе убитого перед этим свинческого князя Сверкера. В Свинческе издавна жило много русов, к ним постоянно ездят гости из свеев, и там у состоятельных людей имелось немало «корлягов» – с наборами частью рейнской, а частью свеаландской или даже местной работы. Из того зимнего похода гриди Ингвара привезли полтора десятка «корлягов», а два из княжьих запасов тот взял себе – Волчий Зуб и Поцелуй Валькирии. Первый Ингвар в ту осень взял с собой, второй остался в Киеве.

Мистина в том смолянском походе не был. Чуть не поседел потом, слушая, как, пока Ингвар осаждал Свинческ, местные «лесные братья» умыкнули Эльгу и потом вернули в обмен на Сверкерову дочь. Сидел тогда, подсунув руки под себя, чтобы сдержать порыв дать любимому побратиму в зубы. Взял жену на войну – так гляди за ней, жма!

Он, Мистина, сам придумал, чтобы Эльга отправилась в дань и на взятие Свинческа вместе с мужем. Вспомнилось, как еще летом они обсуждали это… ее глаза, когда они заключали свой новый договор… и где были его руки, когда она наконец расслабилась, сдаваясь, и наклонилась к его лицу…

Он почти ощутил сейчас тот поцелуй. Накатил жар, забилось сердце, в душе заныла тоска. Йотуна мать! Эльга, драгоценнейший смарагд земли Русской… Теперь ей не на кого больше положиться – только на него. Потому что Ингвара больше нет! Она ждет его в Киеве. Он обещал ей вернуться поскорее – едва ляжет снег.

– Мой меч при мне, – Мистина положил руку на черненую рукоять Воронова Крыла. – Назначь время, Етон, только не тяни. Мне восвояси пора.

* * *

– Князь говорит: коли никто из вас на своих людях вины не признает, присуждаю вам поле, пусть Перун покажет, за кем правда. А ваш боярин говорит: не боюсь, пойду на поле, потому как правда за мной и меч у нас есть русский, Ингорев…

Берест, хоть и был голоден, даже перестал жевать и слушал, ловя каждое слово. Рыжая Летава, похожая на веселую летнюю веверицу, сидела напротив него с лукошком на коленях, уже выложив хлеб, сало, печеные яйца, две репы и связочку вяленых карасей.

– Красила пойдет со Свенельдичем на поле? – переспросил он. – Со старшим?

– Ну да, с воеводой. Свенельдич просил поскорее срок назначить, дескать, недосуг ему. На третий день уговорились. Здесь, на Божьей горе, на месте священном, у богов на виду.

– И что, – Берест взглянул на девушку исподлобья, ожидая приговора судьбы из ее ярких, как спелая малина, уст, – до смерти?

– Ну да. Свенельдич сперва сказал – чтобы из круга вытеснить, а ваш сказал: нет, до смерти. Мне, говорит, жизни своей жалеть нечего, а вот если с Перуновой помощью тебе по заслугам воздам…

Берест опустил лицо, впиваясь пальцами в нечесаные волосы.

Красила будет убит. Зарублен киевским мечом прямо здесь, перед этими вот богами, под чьим покровительством Берест жил с ночи.