Зарублен киевским мечом прямо здесь, перед этими вот богами, под чьим покровительством Берест жил с ночи.
Внутри вала Божьей горы он был в безопасности: никто не возьмет его отсюда силой, ни Мистина, ни даже Етон. И все же он умолил Бегляну не выдавать, что он здесь. Защита богов не помешает Семираду или еще кому-то из бояр прийти сюда, задать ему вопросы и перед ликами этих вот богов взять клятву, что ответы правдивы. И ему придется признать, что это он все устроил: придумал, как выманить младшего Свенельдича с княжьего двора, поставить Намолку к тыну сторожить, Косача с Радивой посадить за углом тына с сулицами. Сам он, вдвоем с Катуном, притаился в проеме между дворами и ждал, пока Свенельдич пройдет мимо него. И он, и Намолка знали Люта в лицо – Свенельдова сына многие в земле Деревской знали. Правда, расчет был на то, что к молодой вдове парень пойдет один. Тогда все было бы кончено единственным броском – уж один из двоих не промахнулся бы, разоритель Малина рухнул бы на мерзлую грязь, пробитый насквозь, а они тихо исчезли бы… Его бы только утром и нашли. Сулицу вынуть – и никаких следов. Это было так просто, что Берест оставил дело Косачу и Радиве, а себе назначил зайти сзади, если у тех не сладится и Свенельдич побежит назад.
Русов оказалось трое. Но и троих впятером бояться было не с руки.
И вот… он один из пятерых выжил. А теперь за его вину погибнет и Красила! Пусть Свенельдич с оружием в руке впятеро сильнее – беда не в этом. Беда в том, что Красила не знает правды, а боги знают. И поразят его смертью за неведомую ему вину.
– А про меня говорили что-то? – Берест опустил руки и взглянул на девушку.
Она смотрела на него с сочувствием. Знала бы она, как он был себе противен.
– Ваш боярин говорил, небось убили тоже и в реку сбросили. – Летава вздохнула.
– Сходишь к нему?
– К боярину вашему?
– Да. Скажи, пусть не боится, я выйду… к князю пойду. Только пусть он отроков за мной пришлет, а то меня эти прямо во дворе зарубят, слова сказать не дадут…
– Не ходи никуда! – Летава вскочила и даже попыталась загородить собой дверь. – У тебя, спасибо чурам, боярин есть – как он скажет, так ты и сделай. Ты сам уж вон чего придумал! Слушай лучше, что старшие говорят! А сам будешь думать, когда станешь старшим!
Судя потому, как привычно она это выложила, слышала не раз. Видать, от бабки. Или от матери. Береста тоже с детства этому учили. И вот оказалось, что старших над ним больше нет, а учиться думать уже некогда…
* * *
Берест не удивился, когда уже в темноте Летава вернулась, ведя за собой Красилу. У того был при себе коровай хлеба в рушнике и кусок мяса в миске.
– Это я богам принес в благодарность, что хоть ты нашелся! – Он потряс своими дарами, сложил их на лавку и подошел обнять Береста. – Сынок! Я уж и тебя оплакал, думал, совсем горе, и тела даже нет, чтоб хоть погрести по-людски! Думал, мало беды, что сгинул, так еще и бродить будет упырем голодным… будто эти бесы киевские! Так чего ты надумал? – Он отстранился. – К князю идти? Тебе в видоки нельзя, ты отрок, да и сам в деле…
– Я повинюсь перед ним, – Берест потупился от стыда. Признаться самому Красиле, как подвел его и товарищей, было куда тяжелее, чем Етону, хоть сиди с тем в ряд еще десяток князей. – Правду открою. Моя во всем вина, боярин. Прощенья просить не смею, не заслужил я. Коли меня Етон русам отдаст – пропадай моя голова. Да не хочу, чтобы ты за мою вину смерть принимал.
– Какую правду? В чем сознаешься?
Не поднимая глаз, Берест все рассказал: что и как он задумал, как все было устроено и что из этого вышло. |