|
Особенно если добро не сидит сложа руки в борьбе со злом. Точно так же я верю в святость брачных уз и в красоту бейсбола. Для меня это истины, Бо. Незыблемые и неоспоримые. – Рина отвернулась. – Он знает меня лучше, чем я его, в этом его преимущество. Он изучал меня годами, он знает все мои слабости. Но я быстро учусь. Я хочу знать: почему сейчас? Почему именно сейчас он решил, что может или должен дать мне знать, кто он такой, что он сделал? У него на хвосте сидят копы по всему Восточному побережью. Он мог бы изъять меня из обращения давным-давно, и никто не узнал бы, кто и почему это сделал.
– Но тогда это не имело бы такого значения. Он не имел бы такого значения. – Да, отчасти именно по этой причине. Он хочет произвести большой шум, он готовился к этому двадцать лет. Боже, что за человек может двадцать лет сходить с ума из-за женщины? Я этого не понимаю. – А я понимаю. – Бо не двинулся с места, когда она стремительно повернулась. – Это не одно и то же, но я знаю, каково это – когда кто-то забирается к тебе внутрь и сидит там вопреки всем доводам разума. Для меня это было чудо. Для него это психоз. Но в каком-то смысле для нас обоих это была некая фантазия. Мечта. Только она развивалась в противоположных направлениях. Рина задумалась, изучила доску. – Его фантазия коренится в детстве. В нашем с ним детстве? Изнасилование не имеет отношения к сексу. Это власть и порабощение. Он нацелился на меня, зациклился на мне, пытался меня изнасиловать, но дело было не столько во мне, сколько в том, кем я была. Младшей и, вероятно, избалованной дочерью в семействе Хейл. Рина перешла на другое место, словно хотела взглянуть на доску под каким-то новым углом. – «Святая семейка», – вот как он нас назвал. Мы были счастливы, нас все уважали, у нас было много друзей. У него отец уголовник, в семье царило насилие, их все чурались, он был единственным ребенком. Таких семей, как наша, в округе было много, но мы были больше на виду из-за «Сирико». Нас все знали. А их, по сути, никто не знал. Я была ближе всех к нему по возрасту. Его отец избивал мать, от отца он и научился жестокости с женщинами. Но мало того что его попытка взять власть надо мной, изнасиловать меня была подавлена – да не кем-нибудь, а моим младшим братом! – ее последствия роковым образом повлияли на всю его дальнейшую жизнь. И он убежден, что все случилось по моей вине. Рина снова обошла доску. – Но это не объясняет того, почему он раскрыл себя сейчас и чего ждать дальше. Он социопат. Бессовестный, но своекорыстный. И мстительный. Когда его достают, он не спешит отвечать, он сжигает. Что-то его подстегнуло. Что-то вызвало эту реакцию. Что-то заставило его вернуться сюда и дать мне знать, кто он такой. Бо давно уже ее не слушал. Он поднялся, подошел к доске и ее последние слова воспринимал как монотонное жужжание. – Это он? Это Пасторелли? – Да, младший. – Я его видел! Дважды. Я видел его дважды. В первый раз он стоял совсем рядом со мной, как ты сейчас. – Где? – Рина не верила своим ушам. – Когда? – В первый раз это было в субботу, как раз перед семейным ужином. Я закончил работу у одной клиентки и поехал в ближайший супермаркет купить цветов для твоей матери. Он стоял рядом со мной. Черт, какой же я дурак! – Прекрати! Расскажи мне, что случилось. Он говорил с тобой? – Да. Его руки сами собой сжались в кулаки. Он постарался вспомнить все в подробностях и добросовестно рассказал ей все, что вспомнил. – Сукин сын купил красные розы. – Он следил за тобой. Наблюдал не спеша, времени не жалел. От дома клиентки к супермаркету. |
