– Свободы! Ты давно в песках был? Когда тебя пауки схватили?

– Да почитай дюжину дождей назад, может больше… сейчас и не упомнить, давно это было.

– Вот видишь! Ты уже забыл, что такое свобода, что значит для пустынника это слово – бескрайнее море песка, ветер, солнце. И все это принадлежит тебе. Только тебе, никакой раскорячий Повелитель над тобой не стоит!

– Замолчи! – В глазах собеседника мелькнула тень сожаления о былом, но быстро пропала, остался только гнев и подлый, рабский страх: как бы кто не услышал, не донес Повелителю…

– Вот, вот… Ты уже так привык целовать раскорякам брюхо, что и слушать не хочешь правду! Никогда, слышишь, никогда я по доброй воле ничего не сделаю ни для мохнатых твоих хозяев, ни для их рабов!

В Акмоле создавалось ополчение. Вчерашние ткачи, рыболовы, охотники и лесорубы взялись за копья. По образу обычных охотничьих гарпунов и рыбацких острог работники мастера деревьев Лехмаса в срочном порядке ладили оружие потяжелее, чтобы не сломалось при сильном ударе. Готовые древки сотнями сушились у стен мастерской Лехмаса. По комнатам расхаживали новоиспеченные мастера войны, бывшие охотники песков и теперь уже бывшие чернорабочие. Кое-кому из них понравилась привольная, сытая жизнь, и они прислуживали паукам, чтобы не потерять новых привилегий, чтобы, не приведи случай, снова не оказаться на заднем дворе у отхожего места. Эти не очень старались проявить себя – трудились больше для виду, когда мимо проходила Ная или кто-то из ее младших служительниц. Но были и такие, кто обзавелся в Акмоле семьей, детьми, новой жизнью. Им не так нужны были дополнительные куски еды и теплая лежанка. Они скорее желали защитить своих детей, понимая, что, если в новой войне смертоносцы проиграют, то и их людям-рабам тоже не поздоровится. Они-то как раз следили за работой древорезов тщательно, давали советы, находили остроумные решения.

– Стой, стой, не срезай этот сучок!

– Почему?

– Смотри, где он расположен – у самого конца, там, куда ты будешь крепить жало…

– Ну. Мешать же будет.

– Э-э, нет. Наоборот. Это же самый настоящий упор, лучше не придумаешь. Вот посмотри. – Охотник взял «копье» наперевес, сделал движение, будто втыкает свое оружие во врага. – Видишь? Острие вспарывает хитин, уходит в рану, но недалеко – мешает упор. Тогда копье не провалится внутрь и его легко будет вытащить. Понял?

– А-а-а…

Наконечники старались делать попрочнее. Хрупкий прибрежный песчаник, на котором стоял Акмол, для этого не годился. Потому жала, в основном, точили из костей морских животных и гигантских рыб, что иногда выбрасывало на берег разбушевавшееся море. Пытались делать и из хитина, но он, чрезвычайно твердый, плохо поддавался обработке, а при сильном нажиме – ломался. Да и недолговечным получился бы такой наконечник. Хитин тверд и прочен, только пока насекомое, что носит такие доспехи, живо – мертвый же, он быстро приходит в негодность, особенно на солнце, становится хрупким, трескается. Мастер Лехмас знал, что у Младшего Повелителя для особых нужд хранится немного легендарного металла Прежних – железа. Нынче никто уже не знал, как его изготовить. Старики говорили, что железо раньше «варили», как суп. Мало кто этому верил, но металл оставался недосягаемой мечтой многих мастеров. Тележники мечтали делать из него оси, ткачи – иглы и резаки для раскройки тканей… А еще – лесорубы, деревщики, рыбаки, всех не перечислишь.

Лехмас решил попросить разрешения использовать железо для изготовления наконечников. Но Фефн совершенно неожиданно отказал. Ответ принесла Ная, она же и объяснила раздосадованному деревщику положение вещей.

Железо использовалось только для ремонта кораблей – укрепить вырванную ветром мачту, крепче прошить расшатавшиеся доски бортов.