А вот и еще одно письмо: «Понимаю, что всех заинтересовало мое внезапное исчезновение и долгое невозвращение. Следи за тем, чтобы тебе аккуратно выдавали содержание. События здесь развиваются, и я могу задержаться на более продолжительный срок, чем мы предполагали, и ты, пожалуйста, не нервничай и больше растирайся холодной водой.

Ты меня успокаиваешь и просишь не тосковать и не нервничать. Дорогая моя, не тосковать по своей стране и вам я не могу. Не нервничать по своей натуре не могу. Терять же бодрость духа в нашей работе я не имею права — ведь не для забавы и развлечения я сюда приехал!»

Читаешь и не знаешь: плакать или смеяться. Секретный агент советской разведки отправляется за границу. Проводить опаснейшую операцию: вербовку лютого врага рабоче-крестьянской власти, командира самой стойкой белогвардейской части. И при этом он открытым текстом сообщает жене подробности!

Что должен был сделать его куратор, узнав об этом? Правильно, немедленно отреагировать. Пригрозить зарвавшемуся Ковальскому всеми возможными карами, если он не одумается. Вы думаете, так и произошло? Глубоко заблуждаетесь!

Никто бывшему штабс-капитану ничего не сказал. И он продолжил в том же духе: «О заграничной дешевизне — все это ложь. То, что дешево, — дрянь, а если хочешь достать приличную вещь, надо заплатить приличные деньги. Разница только та, что у нас и при наличии денег нельзя ничего купить. Здесь же при наличии денег можно достать все, а также можно и всех купить, думаю, вплоть до верхушек. У меня есть веские данные, позволяющие так говорить».

Если кто-то не понял, то это называется явная антисоветчина. За такие разговоры агента должны были немедленно отозвать назад (тем более что он ничего еще для блага социалистического отечества не сделал) и отдать под самый гуманный суд. Который, по реалиям 1930-х годов, от души бы наградил товарища Ковальского путевкой в один из лагерей. Для «перевоспитания», как сказали бы тогда.

Однако этого не произошло. На невинные шалости агента Москва почему-то смотрела сквозь пальцы…

* * *

В Париже Ковальский оказался в сентябре. Быстро выяснив адрес Плевицкой, он немедленно отправился домой к Скоблину. И буквально тут же, за чашкой чая, без всякой подготовки, прямое присутствии Плевицкой, начал его вербовать. А Скоблин, казалось, последние 10 лет только этого и ждал и не скрывал своего восторга от этой идеи. И просил за это сущие пустяки: 250 долларов в месяц и 5 тысяч франков единовременной выплаты. Больше того, тут же предложил завербовать еще и командира дроздовской дивизии генерала Туркула до кучи. Дескать, он тоже с радостью согласится. И платить ему надо будет меньше, чем мне…

Вы верите, что такое было возможно?

Тут же было составлено письмо в Москву:

«ЦИК СССР. От Николая Владимировича Скоблина. Заявление.

12лет нахождения в активной борьбе против советской власти показали мне печальную ошибочность моих убеждений. Осознав эту крупную ошибку и раскаиваясь в своих проступках против трудящихся СССР, прошу о персональной амнистии и даровании мне прав гражданства СССР.

Одновременно с сим даю обещание не выступать как активно, так и пассивно против советской власти и ее органов. Всецело способствовать строительству Советского Союза и обо всех действиях, направленных к подрыву мощи Советского Союза, которые мне будут известны, сообщать соответствующим правительственным органам. 10 сентября 1930 года».

Обратите внимание на странное обстоятельство. В тексте указывается — «12 лет активной борьбы». Неужели Николай Владимирович запамятовал, когда он начал сражаться с.