Ему приказывают одеться и забрать с собой жалкие пожитки, на что уходит несколько минут. Во дворе темнота, идет проливной дождь. Его ведут из крепости к причалу, где скрипит и бьется о камни лодка. Бланки уже промок до нитки, он дрожит от холода на мокрой скамейке. Несколько часов волны швыряют лодку, пока она не входит в реку и не пристает к берегу. Потом узника передают жандармам. Скоро они приводят его в вагон поезда, который трогается. В форту Торо Бланки провел пять месяцев и восемнадцать дней.
До последнего вздоха
Бланки везут в столицу. Но это не Париж, а Версаль! Париж еще пять лет после Коммуны будет оставаться на осадном положении и снова станет столицей только через восемь лет. Буржуазия хотела, если бы могла, забыть об ужасе, который вызвала у нее первая грозная попытка пролетарской революции, и на гораздо больший срок. Выражая это сокровенное желание, консервативный литератор Ипполит Тэн говорил, что социализм похоронен во рвах кладбища Пер-Лашез по крайней мере на полстолетия. Мир еще увидит, насколько иллюзорной оказалась эта мечта...
А пока Коммуну хоронили злобно и поспешно. Бланки не дано было испытать жгучую радость короткой, но пламенной жизни Коммуны. Но на его долю сполна выпала честь разделить ее трагическую судьбу.
За пять часов тряски в железнодорожном вагоне Бланки в своей промокшей от плавания под проливным дождем одежде так и не успел просохнуть. В Версале глубокой ночью его пешком ведут в тюрьму на улице Сен-Пьер. Он с трудом держится на ногах и от усталости несколько раз едва не упал на мостовую. Его ждет одиночная камера, право на одну ежедневную прогулку и даже свидания с близкими. Сестры — мадам Барелье и мадам Антуан — встречаются с ним. Они общаются через двойную решетку и в присутствии тюремщика. Ла-камбр, друг, родственник, всегда восхищающийся Бланки, специально приезжает из Испании и чудом проникает к нему. Лакамбр поражен его болезненным состоянием и пытается просить тюремное начальство о переводе Бланки в больницу. На него смотрят как на сумасшедшего: сейчас требуется уничтожение, а не лечение революционеров...
15 февраля Бланки вводят в зал заседаний Военного суда, где его ждет небывалое скопление публики. Торжествующие буржуа хотят своими глазами видеть того, кто был для них страшным символом Коммуны, легендарного заговорщика, кровожадного маньяка революции. Когда под конвоем солдат Бланки приводят на суд, то увидевшие его впервые испытывают недоумение и разочарование. Впрочем, вот его портрет, написанный репортером «Газет де трибюно» («Судебной газеты»): «Это — сильно исхудалый старик; его длинные волосы и борода белы как снег и придают его лицу весьма оригинальный вид. Но самое замечательное в этом человеке, который провел три четверти своей жизни в тюрьме, в этом ветеране восстаний, которого четыре раза осуждали на смерть, — самое замечательное в нем — это его взгляд. Его маленькие впалые глаза, глубоко уходящие в орбиты, сверкают беспокойным, лихорадочным блеском, и когда председатель обращается к нему с вопросом, или когда свидетель дает какое-либо важное показание, взор его вдруг оживляется и вонзается грозной стрелой в говорящего. На нем черный сюртук, поверх которого он накинул свой плащ. Его голову покрывает высокая, похожая на цилиндр шляпа с широкими полями. По знаку председателя он спокойно направляется, тесно окруженный стражей, к скамье подсудимых, заботливо свертывает свой плащ и ждет допроса».
«Бланки бледен, — пишет другой репортер из «Репюблик франсез». — Тюрьма и одиночество надломили эту натуру, боровшуюся с такой силой против страданий и горя. Но он по-прежнему тверд и бесстрастен. Направляясь к своему месту, он не дает себе даже труда взглянуть на сбежавшуюся поглазеть на него толпу».
Следуют стереотипные вопросы председателя суда полковника Робильяра и ответы Бланки. |